Жозе Душ Сантуш - Формула Бога

Томаш уже собирался уходить, но Албертина вдруг задержала его.

— Ой, профессор!

— Да?

— Звонил Грег Салливан из американского посольства. Просил, чтобы вы ему сразу перезвонили.

Обратно историк прошел тем же путем, но внизу не вышел наружу, а завернул к себе в кабинет — небольшую комнату, расположенную тут же, на первом этаже, где обычно сидели внештатные консультанты фонда. Устроившись за своим столом, он принялся составлять план-конспект оставшихся до конца семестра занятий.

Окно кабинета выходило в парк. Там, как на лесной лужайке, колыхались в такт дыханию ветерка мурава и листья деревьев. Окроплявшие их капельки росы подобно драгоценным камням играли и переливались в лучах утреннего солнца. Томаш переговорил по телефону с ассистентом кафедры, уточнил с ним ряд моментов и обещал оставить на факультете план-конспекты, подготовку которых уже практически завершил. Затем нашел в списке контактов своего мобильника номер атташе по культуре американского посольства и нажал кнопку набора.

— Sullivan here.

— Приветствую вас, Грег. Говорит Томаш Норонья из фонда Гулбенкяна.

— Hi, Томаш. Как поживаете? Как съездили?

Атташе говорил по-португальски с сильным американским акцентом, произнося звуки в нос.

— Нормально. Дело с приобретением стелы, которую я ездил смотреть, думаю, мы скоро закроем. Решающее слово за руководством, но я, со своей стороны, дал позитивный отзыв. Условия мне кажутся приемлемыми.

— Не знаю, чего вы там находите особенного в этих египетских древностях, — хохотнул американец. — Думается мне, есть вещи и поинтереснее, чтобы деньги тратить.

— Вы говорите так, потому что не историк.

— Может быть. — И изменив тон, Салливан продолжил: — Томаш, я просил вас перезвонить, потому что надо, чтобы вы зашли в посольство. Есть разговор… ну, в общем… не телефонный.

— Неужели появились подвижки в Центре Гетти относительно…

— Нет, — перебил Салливан. — Это совсем другое.

— Гм, — промычал Томаш, пытаясь угадать, о чем бы могла идти речь. Может, новости из Музея Иудаики? С той поры как он начал изучать иврит и арамейский, американский атташе частенько подзуживал его слетать в этот нью-йоркский музей. — Хорошо. Когда мне зайти?

— Сегодня во второй половине дня.

— Не знаю, смогу ли. Из Коимбры приехали мои родители, у меня с ними встреча, а потом я должен заскочить на факультет.

— Томаш, вам нужно быть сегодня.

— Но почему?

— Потому что здесь находится некто, специально прилетевший из Америки исключительно ради встречи с вами.

— Кто же это?

— Я не могу сказать по телефону.

— Неужели Анджелина Джоли?

Салливан рассмеялся.

— Gosh! Вас что, заклинило на Анджелине Джоли? Я второй раз слышу от вас ее имя.

— У этой девушки… уф… Она обладает весьма ценными качествами, — улыбаясь, парировал Томаш. — Но если это не Анджелина Джоли, то кто?

— Увидите.

— Грег, послушайте, у меня полно дел, и я совершенно не расположен играть в какие-то игры. Или говорите, кто, или ноги моей у вас не будет.

— Окей, я дам подсказку. Но вы должны пообещать, что в три часа придете.

— В четыре.

— Отлично, в четыре здесь, в посольстве. Будем ждать, не опаздывайте.

— Погодите, — остановил его Томаш. — А как же подсказка?

Салливан гоготнул.

— Damn! А я-то думал, вы сразу забыли. Это сугубо между нами, понимаете?

— Да, и хватит тянуть резину. Выкладывайте.

— Томаш, вы когда-нибудь слышали о ЦРУ?

Историку почудилось, что у него что-то со слухом.

— Что?!

— Короче, встретимся в четыре. Пока.

И связь оборвалась.

Стрелки часов на стене показывали без десяти час, когда в кабинет постучали. Дверная ручка повернулась, и взору Томаша предстало лицо заглядывавшей в комнату пожилой дамы со светлыми буклями и в массивных очках, через стекла которых смотрели бутылочно-зеленые глаза — такие же, как у него.

— Мама! — воскликнул историк, поднимаясь навстречу. — Здравствуй!

— Сынуля, мой дорогой, — обнимая его и горячо целуя, сказала мать. — Как ты?

Громкий кашель, раздавшийся за ее спиной, обозначил присутствие еще одного человека.

— О, отец, здравствуй! — приветствовал Томаш, церемонно протягивая ему руку.

— Привет-привет, парень! Как жизнь?

Они пожали друг другу руки, испытывая, как обычно, какую-то неловкость.

— Все хорошо, — ответил Томаш.

— Когда же ты женишься, и тобой займется жена? — спросила мать. — Тебе сорок два, сынок, пора менять свою жизнь.