Мария Донченко - Оранжевый туман

— Ты не потеряйся, — походя бросил Женька Виталику.

— Можно подумать, я никогда не бывал на митингах, — хмыкнул в ответ Нецветов.

Но это был не вполне обычный митинг, к каким он привык какие он неоднократно посещал в начале и в конце двухтысячных годов, по своей напряжённости мероприятие скорее напоминало девяносто восьмой или даже славное начало девяностых, которое ему не удалось застать по возрасту — искренняя энергия тысяч людей была устремлена вперёд и вверх, более того, была направлена к нему, к Виталику, который держал в руках автомат и от которого зависело спасти этот город и его жителей или не спасти…

Так размышлял Виталик, а перед ним колыхалось бескрайнее зелёное море — толпа, людей, поднимавших над собою флаги, ленты, портреты Муаммара Каддафи…

Ребёнок лет пяти подбежал к Виталику, не боясь оружия, дёрнул его за ленточку, и Виталик подхватил мальчика на руки. Так вдвоём они и попали кому-то в кадр цифрового фотоаппарата.

«Что же будет дальше» — вдруг подумалось Виталику на фоне всеобщего воодушевления. — «Что же будет дальше?»

Августовским вечером, когда Виталик зашёл к обосновавшемуся в одном из кабинетов бывшей школы Ахмаду, чтобы написать Любе с командирского ноутбука, он застал там Ибрагима.

Мальчик сидел почти неподвижно, устремив взгляд в экран, и Виталику показалось, что его пальцы, перебиравшие мышкой электронные письма, слегка подрагивали.

— У вас что-то случилось? — спросил Виталик.

— Крысы взяли Тавергу, — глядя вниз, коротко ответил Ахмад вместо мальчика.

Виталик опустил взгляд, краем глаза успев непроизвольно заметить — новых писем в почте Ибрагима не было.

Ахмад молчал. Но думал всё о том же. С юго-запада враг подходил к Гарьяну, родному городу его семьи, где оставались многочисленные родственники, дальние и не очень, и он до боли сжимал зубы, просматривая сводки в Интернете, даже несмотря на то, что его собственные родители находились в Триполи — уж Триполи-то крысы точно не возьмут, в этом Ахмад был полностью уверен.

А в Таверге оставалась Фатима.

…Несколько недель назад у них вышел разговор о том, что будет после победы.

— Что ты ответишь, если я посватаюсь к своей сестре? — полушутя-полусерьёзно спросил он тогда.

— У неё отец есть, — пожал плечами Ибрагим, которому подобный вопрос задавали впервые, — дядя Абдулла. У него и спрашивай.

Женька Черных слегка толкнул плечом молчавшего Виталика.

— Ты-то что думаешь делать после войны? — спросил он и тут же прикусил язык, потому что к ним повернулись заинтересованные лица товарищей.

— Пока не знаю, — неопределённо отозвался Виталик. — Там видно будет.

«Пока? Можно подумать, ты будешь знать, что делать дальше, когда мы отобьёмся…»

…И вот они сидели рядом, командир и совсем юный боец, у раскрытого экрана с молчащей электронной почтой, с одной бедой на двоих, с одной на всех, и каждый, независимо от другого, думал о том, зачем их держат на этом направлении, когда под Тавергой они были бы нужнее.

— Виталик!!! — кричал запыхавшийся Женька, и цемент ступеней осыпался у него под ногами, мешаясь с песком. — Нецветов, черти тебя подери! Уезжаем! Давай резко в машину!

Из-под чердака двухэтажного строения с лёгким удивлением возникла закопчённая физиономия. В глазах его застыло лёгкое непонимание — что, собственно, произошло? Он, как и многие, успел привыкнуть к неподвижной в целом линии фронта…

— Идиот, — шипел Черных, — резко в машину. Срываемся с места. Сейчас. Через двадцать, максимум тридцать минут здесь будут крысы…

Рукавом камуфляжной куртки Виталик вытирал пот с лица.

— Ты дурак, — шептал Женька уже в автомобиле, — надо было срываться сразу, как услышал тревогу…

Да, он, конечно, слышал сигнал, но очень уж не хотелось оставлять удобный наблюдательный пункт на школьном чердаке. И голос командира издалека было желание принять за учебную тревогу — но в жизни, к сожалению, было иначе.

Женька вращал ручку, закрывая окно машины изнутри, чтобы не слышать, как голосит на улице Фарида, немолодая уже женщина, каждое утро приносившая им фрукты.

«На кого же вы нас бросаете?…» — послышалось Виталику в её плаче, в плаче матери, проводившей на эту войну четверых сыновей, двое из которых уже погибли где-то под Брегой.

— Крысы прорвались к Триполи, — срывался на хрип Женькин голос, — всё указывает на то, что случилось что-то очень серьёзное, такие дела…