Мария Донченко - Оранжевый туман

В отличие от большой страны, которая предала надеявшихся на неё друзей и где уже пятьдесят восемь лет не было достойного вождя, а крайние двадцать лет — правили откровенные предатели.

Блок НАТО. Итого — девятьсот миллионов. Почти миллиард.

Двадцать восемь стран. Из них три — с ядерным оружием.

Ливийцев было шесть с небольшим миллионов. Всего. С гражданским населением, инвалидами, стариками, с детьми, и даже с предателями. По состоянию на семнадцатое февраля.

Но после 17 февраля 2011 года это не имело значения.

Девятьсот миллионов против шести. Сто пятьдесят на одного.

А впрочем, когда ты защищаешь Родину, когда ты защищаешь свою маленькую семью, разве это имеет какое-то значение?

…В марте они уничтожили ПВО и авиацию Ливии. С воздуха. Полностью. В первые дни. И за всю войну не был сбит ни один самолёт НАТО, и в небо не сумел взлететь ни один ливийский самолёт.

Они всё рассчитали, хитрые европейские политические лидеры, зарившиеся на дешёвую нефть, и расчётливые военачальники Североатлантического Альянса. И в апреле, максимум, в мае, маленькая африканская страна должна была пасть под напором безжалостной демократии.

По расчётам — один, два, в самом крайнем случае три месяца.

Они не учли одного — людей, способных драться за свою Родину.

Которые почему-то — по непонятной для Николя Саркози, Сильвио Берлускони и Хиллари Клинтон причине — продолжали сражаться.

Может быть, это мог понять рядовой солдат, ополченец бессмысленного сопротивления, рассказывавший черноглазой девочке про Брест, Смоленск и Сталинград, а возможно, даже про Курск и Десять Сталинских ударов — ведь у них было несколько дней, чтобы поговорить.

Это могла понять черноглазая девочка из ещё не ставшего нарицательным маленького города Таверга.

Это мог понять двадцатипятилетний лейтенант погранслужбы, которому судьбой было предписано возглавить отряд добровольцев, никогда прежде не державших в руках оружия, и он, всю свою сознательную жизнь всего лишь ставивший печать в страницы паспортов, впервые оторвался от пограничной будки и встал в строй.

Это могли понять бойцы ополчения, вчерашние школьники или завсегдатаи кофеен, никогда не задумывавшиеся о необходимости защищать свою маленькую благополучную страну от агрессии извне.

Этого не могли понять западные обыватели. Потому что они оставались обывателями — и не смогли стать Людьми, сумевшими осознать и вдохнуть большую Человеческую Радость.

Радость обречённых.

А что ещё сказать — шесть миллионов против девятисот. В полторы сотни раз.

Мисуратский снайпер умел достаточно хорошо стрелять. Он не зря тренировался, и западные демократии, присылавшие инструкторов и тратившие на его обучение деньги, тратили их не зря. Он был уверен в себе и знал, что на той стороне прислали новеньких, необстрелянных.

Он умел хорошо стрелять, но не обладал такой выдержкой, как его противники.

Он ошибся.

Когда его соратники выбрались, чтобы «забить косяк», они вылезли из укрытия.

Но он не имел на это права.

Когда он высунулся из своего укрытия, а заодно взглянул в сторону каддафистов и показал в их сторону неприличный жест, оттуда прилетела пуля и вонзилась в него, допустившего ошибку.

И мисуратский мятежник, неуклюже вскинув руками, упал вниз на спину в оптическом прицеле.

Законы физики неизменны на этой планете — пуля летела по параболе, почти как в тире у метро «Текстильщики», только с поправкой на тридцать вторую параллель, и приклад винтовки ударил отдачей в плечо Виталика, только что убившего первого врага, если, конечно, не считать Сергея Маркина.

Учил когда-то неизвестный поэт. Давно, в коридорах какого-то из конкурсов «Песен Сопротивления», он услышал эти стихи. Разумеется, не со сцены — принятый летом 2002 года и позже не раз ужесточавшийся закон об экстремизме уже грозил карами за слова и мысли, и это не было пустым звуком.

Так было.

… Первый для Виталика день на передовой прошёл относительно спокойно.

За светлое время суток на их участке один раз высунулись крысы — их отогнали автоматным огнём, и они вновь попрятались в глубине своих позиций.

А ночью прилетели бомбардировщики и обрушили огонь с небес. И не было от них спасения, и не было оружия, из которого можно было бы их достать.