Однако и это, в конце концов, можно стерпеть. Какая-то информативность в книге все равно присутствует, материал организован плохо, но как-то организован, представление о писательском пути Аксенова и его жизни читатель получит.
Но вот что перенести трудно — это язык. Автор любит Аксенова — ради бога. Но автор находится под обаянием аксеновского стиля и пытается своему герою подражать. А вот это уже опасно. Лиризм, гротеск, фантасмагория соединяются в фразе Аксенова в таких причудливых пропорциях, что только писательское чувство меры спасает (по правде говоря, не всегда и спасает). Подражание Аксенову невозможно. Оно неизбежно обернется пародированием.
Именно это и происходит с текстом Петрова. “Но вот вопрос: а где же опасный Аксенов? — вопрошали воспитатели молодых дарований. — Почему не спешит просить прощения и благодарить за порку? <���…> Не прост Аксенов. Ох не прост… Чует сердце — хлебнем мы с ним, — думал, поглаживая зеленеющую лысину, ветеран гардеробной службы Берий Ягодович Грибочуев. — Ох, повозимся… О, если б он знал… Если б он только знал, где Аксенов. Если б знали они все… не обошлось бы без истерик”… Ну и так далее.
Пародия? Вовсе нет. Просто автор таким языком стремится передать чувства недоброжелателей Аксенова, узнавших, что опальному писателю разрешили уехать на кинофестиваль в Аргентину. Берий Ягодович Грибочуев, напомню читателю, беззастенчиво похищен из романа “Ожог”. Прием не биографа, но пародиста.
В Аргентине же, как мы узнаем дальше из текста Петрова, Аксенову хватило “шума, грома, помпы, аргентинской пампы, итальянской мамбы”. Пампа действительно Аксенову повстречалась: по шоссе через довольно скучную тропическую степь — пампу — пришлось ехать на фестиваль в небольшой аргентинский городок. Помпа, а тем более мамба приплетены повествователем для рифмы: скромный фестиваль проводился без всякой помпы и про мамбу писатель не обмолвился ни словом. Похожа это словесная игра на аксеновскую? Похожа. Но как карикатура на оригинал.
Выписывать такие пассажи можно километрами. Вот автор пытается вообразить, с каким чувством Аксенов покидает СССР. “Он парил среди солнца и ветра, глотая горький и пряный коктейль из счастья, воли, страдания от разлуки и сострадания к тем, кто остался . Он вырулил на новый маршрут и помчался, как некогда — по русским дорогам”. А вот что заменяет автору литературоведческий анализ: “Ведь это и впрямь — победа: задать тон поколению. Доселе безъязыкому, смутно отраженному в кривых зеркалах советской комнаты смеха, писанному белым маслом по красной бязи транспарантов…” Как сказал бы булгаковский профессор Преображенский: “Потрудитесь излагать ваши мысли яснее”. Чем по чему писано? Поколением по транспаранту?
Книга Александра Кабакова и Евгения Попова под таким же незамысловатым названием “Аксенов” (“АСТ”, “Астрель”, 2011) вышла на несколько месяцев раньше книги Петрова. Андрей Немзер рассказывает, что, увидев в магазине книгу, о которой почему-то прежде не слыхал, немедленно ее купил, даже не перелистав, и подумал, что читать начнет сразу же, а потом “воспоет”.
К сожалению, я поступила иначе. Наугад открыв томик в нескольких местах, я наткнулась на рассуждение Александра Кабакова, что Аксенов “один из немногих в мире писателей, который вошел в одну и ту же реку славы, успеха и читательских потрясений и дважды, и трижды, и четырежды. Сначала с „Коллегами” и „Звездным билетом” — раз, потом с „Затоваренной бочкотарой” — два, потом с „Ожогом” и „Островом Крымом” — три, с „Новым сладостным стилем”, другими американскими и снова комсомольскими романами — четыре”. Но как раз с американскими романами, с “Кесаревым свечением” и “Редкими землями” (которые Кабаков остроумно называет “комсомольскими романами”), у Аксенова были большие проблемы. Успеха-то никакого не было. А вот совершенно беспощадные отзывы были.
Я опрометчиво решила, что вся книга и будет прославлением Аксенова, какой он прекрасный и великий, и — положила ее обратно. И напрасно. Купив ее спустя полгода и читая на досуге, я подумала, что зря лишила себя удовольствия от общения с интересными собеседниками, друзьями Аксенова, пытающимися выяснить, споря и дополняя друг друга, что такое писательская и человеческая судьба Аксенова, где действовало предопределение, где случай и почему она уникальна. Да, я могу не соглашаться с авторами (или с одним из них). Но и это несогласие продуктивно.
Читать дальше
