Дом неожиданно ожил, и надо было его кормить. Я походила по Москве, почитала объявления и в сентябре устроилась сторожем в отдел охраны. Объект мой был — бывший зимний сад Саввы Морозова в Подсосенском переулке.
День в Оптиной пустыни
Поездка в Энск пробудила совсем было угаснувшие чувства. Правда, мы с Аленкой молились едва ли не всю дорогу. Но в нашей молитве чего-то не хватало. Я остро поняла это. И когда меня били, я молилась. Не для того чтобы меня не побили. То есть в первую очередь для этого. Но ведь уже били, и было не страшно. Чувства были сильно потревожены. И вот на Арбате встречаю Лешу, которого все называли Фрицем. От него узнаю, что в Оптиной пустыни хорошо и утешительно. Я решилась ехать.
Из дома электричкой до Калуги. Спала и что-то читала, кажется, канон покаянный. Из Калуги автобусом до Козельска. Времени — часов шесть вечера. Денег на автобус нет. Как посадили — не помню. Кажется, упросила. Вышла из автобуса правильно. Но пошла не в ту сторону, а к реке. И заблудилась в речных зарослях. Исходила, наверное, все рыбачьи тропинки. И вышла к реке. На противоположном берегу в мягком сиянии заката возникла бело-голубая Оптина. Через много лет я узнаю, что схиархимандрит Захария, святой наших почти дней, ведомый Пречистой Девой, тоже заблудился и вышел к реке. Только Захария был чист и свят. Потому и перешел по воде. Ему казалось, что это каменная тропиночка по мелководью. Жиздра заманчиво поблескивала глубокой голубизной. Август, река теплейшая! Как молоко, бело-голубая. И на том берегу золото горит. И звон. Медовый. Служба отошла. Пришлось возвращаться на большак.
Пока возвращалась — стемнело. Шла уже в темноте, боялась совсем сбиться с пути. Кажется, молилась. Вижу горящие окошки. Подошла, постучала в дверь. Вышел кто-то суровый, рявкнул. Но дорогу объяснил. Хотелось есть и пить. Душа была сильно утомлена переходом. И все-таки я шла.
Пришла к стенам Оптиной ночью, часов в одиннадцать. На проходной сидел старик в монашеском одеянии. Тихий-тихий, беловолосый. Сутулый. Строго спросил:
— Почему так поздно?
Что я могла ответить. Я здесь первый раз, без провожатых. О том, что есть отец Сергий Рыбко, и о том, как и к кому нужно обращаться, я понятия не имела. Фриц ничего толком не объяснил. Старик посмотрел на меня и сказал:
— Теперь все отдыхают. Придется ждать до утра.
Согласилась. Так мы вдвоем сидели на проходной — старик монах и я. Сидела на рюкзаке. Рюкзак фамильный — дедов или мамин, со студенческих времен, не помню. Шотландка, красно-зеленая клетка. Ирландия! Мне было мирно и почти радостно. Хотелось действительно сидеть до утра. Вдруг старик обернулся и сказал:
— Вот гостиничный. Иди к нему. Он устроит тебя.
Правда, по территории монастыря из одного здания в другое проходил гостиничный, тоже в монашеском одеянии. Я — к нему. Ни слова не говоря, меня отвели в паломнический корпус. И я с удовольствием брякнулась на мягчайшую оптинскую койку. Никогда в жизни такой койки не было. И не было такого сна. Хотя легла я не помолившись.
Разбудили в пять утра, к молебну и ранней службе. Служили в храме, каком — не помню. Помню — иконостас еще новый и внутри не все отстроено. Храм маленький; показалось, чуть не под землей. На службе я таращилась во все стороны — и от недосыпа и от утомления. Мне казалось, что я смущаю монахов. А они молились изо всех сил, им было не до меня. Запомнился особенно один. Четки на его руке выглядели как фенечка, но уста шептали коротенькую молитву. Пыталась и наблюдать и молиться. Мысли убегали. Наконец нашла то, что нужно, — исповедь.Справа от входа в храм была комната.
Заходили по одному. Помню, у меня вопросов даже не возникло, зачем это нужно да как я скажу. Было чувство, что я за этим сюда приехала. И было желание, чтобы жизнь изменилась. Не помню, причащалась ли я. Кажется, нет. На исповеди наговорила всяких грехов; в том числе и тех, которых еще не было. Почти плакала.
После службы пошла бродить по территории. Так и осталось в памяти — бело-голубой город. Хотела попасть в библиотеку — не пустили. О том, чтобы взять благословение, не догадалась. Да и сказать было некому. Походила, посмотрела и вернулась в гостиницу. Хотелось спать — и не могла. Разговорилась, как будто случайно, с какой-то женщиной. Помню, она одета была во что-то солнечно-желтое, яркое. Тогда я еще не думала, что в местах, пропитанных благодатью, ничего случайного не происходит. А обо всем хорошем думала, что так оно и должно быть. Время показало обратное. Женщина, с которой я разговорилась, собиралась в Москву. После к нам присоединился попутчик, Андрей. Длиннющий, в скуфеечке и в льняных одеждах. Оказалось — сбежал от буддистов. Как-то все втроем доехали до Калуги. Не помню, чтобы эти люди обрабатывали меня, уговаривали делать то-то или то-то. Мы ехали, дремали, и мне было хорошо и спокойно. Я всегда особенно любила конец августа. О празднике Успения Божией Матери и не подозревала. Приехав в Москву, сразу же отправилась на Фазенду, то есть на Арбат. Скоро чистые оптинские впечатления затушевались обычным ходом дел. Что делать? Однако надеюсь, не совсем бесследно.
Читать дальше
