Виктор Пономарев - Записки рецидивиста

— Уж кого-кого, Каюм, а Вахидова я знаю. Мы с ним «старые друзья». Встреться он мне на свободе, я бы ему голову отрезал.

Сидим на пересылке, каждый ждет свой этап. Как-то открывается дверь камеры, заходит молодой парень в солдатской форме с шинелью и вещмешком в руке. Я спросил:

— Ты откуда, солдатик? Притом в такую камеру, здесь одни бандиты и головорезы сидят.

Парень рассказал о себе. Зовут Володя Федотов, сам из Караганды, есть жена на воле и ребенок. В армии здесь служил, в Средней Азии.

— Командир отделения, — рассказывал Володя, — все время ко мне придирался. То воротничок неправильно пришил, то ремень болтается, то автомат плохо смазан. В общем, достал он меня основательно. Раз подняли нас «в ружье». Разобрали мы автоматы, выскочили из казармы на улицу. Там уже все офицеры стояли. Когда я пробегал мимо них, мой командир с ехидной усмешкой сказал: «Федотов, как всегда, последний». А тут я еще письмо на днях из дома получил: жена на заводе в аварию попала, лежит в реанимации. Как уж получилось, сам не знаю, только я развернулся, крикнул: «Нет, командир, в бою я первый!» — и всадил ему в живот очередь из автомата. Задел еще нескольких офицеров. Судил меня военный трибунал, дали двенадцать лет строгого режима, из них три года тюремного. И вот я здесь.

На другой день нас повезли в «крытку». В подвале тюрьмы нас стали шмонать надзиратели, от которых несло самогоном. У меня с собой было много литературы: толстые книги, между листами которых были вклеены пятьсот рублей и анаша в обложках. Все это я вез из лагеря. Когда сидел в зоновском БУРе, мне кенты передали через раздатчика баланды. Я сделал из хлеба клей и все аккуратно проклеил.

Ко мне подошел опер Вахидов, сказал:

— А, Дим Димыч, старый знакомый. Рад, рад встрече. Раздевайся.

Я разделся, стоял в одних трусах. Вахидов с интересом смотрел на шедевры лагерных Рубенсов и Рафаэлей, что украшали мое тело, спросил:

— Что, блатной?

Я не ответил.

— Что молчишь, козел? — крикнул Вахидов.

Я и на этот его выпад не среагировал, продолжал молчать. Надзиратели в это время шмонали мой мешок, ломали сигареты на мелкие кусочки, смотрели и трясли книги растопырив обложки.

— Слушай, ты, кретин, — не очень вежливо обратился ко мне капитан, — я могу так сделать, что ты быстро у меня заговоришь. У меня разговаривали даже абсолютно немые и глухие, причем на любом языке, который я назову. Так-то. Ты что, немой? — перешел Вахидов снова на крик.

Я посмотрел капитану в глаза, говорю, сдерживая в себе желание дать ему по морде:

— Гражданин капитан, сам я работяга, хочу работать, и другое меня ничего не интересует. А лично к вам, гражданин начальник, у меня просьба: посадите меня в сороковую камеру, товарищ у меня там сидит. Мы вместе будем ходить на работу.

Капитану, видимо, по масти пришелся мой миролюбивый тон, он еще раз внимательно посмотрел на меня и сказал:

— Стань в сторону. Следующий!

Этапом с нами шел армянин, Погос по имени. Подошла к шмону его очередь. Вахидов, глянув на Погоса, сказал:

— Что, козел, опять приехал?

Погос стал кричать:

— Это кто козел? Я козел? Ты сам козел. Я твою домовую книгу топтал.

На лице Вахидова появилась улыбка стервятника.

— Хорошо, Погос. Я козел. Сейчас я кину тебя в махновские камеры, а в конце месяца выпущу из самой последней. Вот тогда посмотрим, кто козел, — сказал капитан.

В тех камерах сидела махнота, беспредельщики, их в тюрьме называли «люди Вахидова».

После шмона уголовников стали раскидывать по камерам. Меня кинули в сороковую, как я и просил. Только вошел в камеру, как человек двадцать в один голос закричали:

— Привет, Дим Димыч! Наконец-то и ты здесь.

Когда дверь камеры закрылась за мной, я рассказал ребятам, как нас принимал Вахидов.

— Это его метод каждого прощупать, — сказал кто-то из зеков.

— Погос назвал Вахидова козлом, так тот его в махновскую камеру кинул на «прожарку», — продолжал я рассказывать.

В это время мы услышали крики Погоса и хипиш на весь коридор подвала. Погос так кричал, что, наверное, и на самых верхних этажах тюрьмы было слышно.

— Козлы позорные, куда вы меня кинули!

Надзиратели открыли дверь махновской камеры. Погос с вещами выскочил в коридор и кинулся к Вахидову со словами:

— Начальник, лучше сажай меня в изолятор.

Вахидов посмотрел на Погоса:

— Ну, что я тебе говорил, Погос? Не показывай зубы. Ты меня не послушал. Ладно, на первый раз я тебя прощаю. Отведите его в сороковую, — обратился капитан к надзирателям.