Андрей Дитцель - Кентавр vs. Сатир

Я честно предупреждаю всех мужчин и женщин, с которыми общаюсь и сплю, что чуть-чуть писатель.

Почти не помню дни рождения даже близких людей, не считаю нужным поздравлять и принимать поздравления сам. И в очередной раз стоит заметить лишь вот что. Год назад я влюбился. Были причины считать это неправильным (в человека несвободного). Но постепенно всё счастливо разрешилось, сейчас мы живём под одной крышей.

Примерно тогда же вышла моя книжка про славистику, я читал стихи в Булгаковском доме (плохо) и Музее Набокова (хорошо). Я увидел один за другим три Рима и ещё кучу городов. Один раз меня реанимировали. За исключением последнего обстоятельства, сюрпризы были только хорошие. Пусть так будет и дальше.

Куда отправляются двое мужчин, отпраздновав нечто важное в любимом кафе, заглянув ещё в пару питейных заведений и дошагав в обнимку через Шанце и Санкт-Паули домой? Воровать доски в порт.

После закрытия летних пляжных клубов к вывозу на свалку собраны хорошо и не очень хорошо сохранившиеся дерево, рейки, ящики, скамьи. Именно за ужином Ваню посетила идея соорудить на балконе деревянный настил. В две изнурительные ходки а-ля субботник под пронзительным ветром — и это после отмеченных аспирином и мёдом выходных — таскали по пять-семь двухметровых досок, перекуривали на подъеме к нашей улице, грохотали на лестнице. Полночь, груз дома, я сдаюсь и предлагаю завершить рабочий день. Но Ваню уже не остановить, он разматывает переноски, освещает балкон, раскладывает инструменты. В общем, программа к двум ночи была вчерне выполнена. Удивительно, но соседи ещё не заявили на нас в полицию по факту скрежета, грохота, забивания гвоздей.

Утром Ваня, даже не позавтракав, сел на велосипед и погнал покупать пилу, потому что одну доску надо ещё располовинить.

Оказалось, мы были не единственными, кто сделал это открытие и искал разгадку. На старой опоре моста в промгавани кто-то разбил палатку. Высота — пять метров над водой (во время прилива), до ближайшего берега пятнадцать метров… Перед палаткой стоит кружка или котелок, ночью мерцает свет, как будто внутри водят фонариком. На лодке пристать невозможно. Рядом фарватер.

Весь Гамбург обсуждал, кто — и не в последнюю очередь как — мог там поселиться. Городские форумы пестрели фотографиями, под которыми обсуждались теории. Бездомный? Шутка или даже реклама — туристского снаряжения, например?

Ваня был уже на полпути к ответу, когда заметил граффити на ближайшей пристани: Niemand ist eine Insel ganz für sich allein. Это, несомненно, был вольный перевод отрывка Джона Донна: No man is an island, entire of itself; every man is a piece of the continent, a part of the main. Того, что у Хемингуэя.

А художник Марк, который живет в Гамбурге и Афинах, рассказал нам всё остальное. Палатку поставила некая Элизабет Рихноу — дождавшись самого высокого прилива и заказав лодку. Операция оказалась рисковой, Элизабет чуть не сорвалась. По её словам, она хотела сделать что-то о границах одиночества. Мне кажется, у неё получилось. И ещё как.

У Вани левая подмышка пахнет пиздой, а правая хуем. Или озером и морем.

В супермаркете Ваня переклеил на ревенево-яблочно-сырнопесочный торт ценник от пучка редиски, на кассе это не вызвало вопросов. Одна знакомая сказала, что это было низко. А я люблю Ваню.

Глобальный вопрос, в котором я желаю себе больше твёрдости, — не «что делать», поскольку дел много, а приоритеты. Под «делать» надо при этом подразумевать и частный случай «говорить». Вся несправедливость мира, в том числе политическая… насколько подточит камень ещё один голос? В ближнем и дальнем окружении много людей неравнодушных. Я чувствую укоры совести, когда вижу, что кто-то собирает подписи или петиции, ходит в народ, культпросветит (глагол), и спрашиваю себя, почему я вот живу и ничего не делаю. Или, конечно, делаю — но иногда и бестолково (*оставлено место для примеров).

Мой образ жизни почти дачный. Я ненапряжно работаю, гуляю у воды, катаюсь на велосипеде, листаю книги, сижу в кино, театре, клубах и кофейнях, много занимаюсь сексом, чуть-чуть выпиваю.

Теория состоит в том, что есть программа-минимум: ты сам и твои любимые люди. Программу-максимум (группа людей или человечество) выполнять необязательно — и даже, без особой подготовки, вредно. Занимаясь полной ерундой или бессмыслицей, я испытываю экзистенциальный ужас, а вот просиживая штаны в портовой кнайпе, чувствую полноту жизни. Но тут говорит интуиция. И если сказать, что в исправители мира записываются для того, чтобы сбежать от себя, тоже будет нечестно и глупо. Я бы избегал лишь тех, кто сам нуждается в помощи — от ночных кошмаров или каких-нибудь фобий, например.