Андрей Дитцель - Кентавр vs. Сатир

— Ich muss dir was sagen, — прошептал он ещё тише. Я едва понимал его, так тихо и ещё с его акцентом… — Ich bin positiv. Schon seit Jahren. Ich bin H.I.V. positiv. — Я должен тебе что-то сказать. Я позитивный , у меня давно ВИЧ.

Я обнял Эдди и заплакал.

Уже год, как Анди вернулся в прах, из которого его сделал Бог. В сорок третьем году после того, как за одну ночь сгорел Гамбург, на пустырь возле кладбища Ольсдорф привезли тридцать семь тысяч трупов. Английский адмирал Артур Харрис, кстати, дал своей операции кодовое имя «Гоморра». Там же, на тринадцатом квадрате Ольсдорфа, до сих пор закапывают неопознанных покойников. И пепел тех, кто сам захотел остаться без имени, разбрасывают там же. Анди устал и хотел просто вернуться в прах. Кроме того, он придумал за свою жизнь слишком много разных имён и думал, что будет хорошо, если хотя бы одно исчезнет.

Эдди работает официантом то в одном, то в другом кафе Санкт-Георга, гамбургского гей-района. Живет с каким-то пожилым, но крепким мужчиной. Ходит в фитнесс-студию. Угощает друзей кофе «Бейлис».

Я тоже хорошо живу.

Сейчас я смотрю из своего окна на Эльбу и корабли. Совсем как Анди в лучшие годы.

Отец понимает немецкий благодаря родителям (долгое время не говорил, а к сорока, когда открылись границы, многое вспомнил). Прабабушка Амалия Каспаровна настояла, чтобы меня крестили в местной общине, от неё же у меня старая Библия — я был единственным из внуков-правнуков, кто мог ее читать. Но я всегда думал о себе как о русском. Иногда, оказываясь среди родственников по другой линии, кивал в шутку: чуваш, конечно. Фенотип соответствует. Мои родители тоже не относились к немецкому и Германии всерьез. Могли бы уехать в начале 90-х на общей волне — но зачем… Я до сих пор наблюдал за своим пребыванием здесь как бы со стороны, не понимая, к чему это. Часто поправлял людей: мой дом, по эмоциональным критериям, да и по формальным — визу каждый раз продлевать, — скорее где-то между Новосибирском и Москвой.

Теперь я разобрался с университетом (точка на преддипломе) и работой (новый контракт). А сегодня получил постоянный вид на жительство. В голове теснятся странные мысли. Вообще, кончается март, а с ним полоса безнадёжного и трудного. Язык не поворачивается говорить «эмиграция», потому что границы (пока) открыты, информационное поле общее, а место жительства — для моего поколения, если обобщать, — не решающий фактор. Но всё больше по-житейски укореняюсь в Гамбурге. Хотя куда уже больше.

Известный факт: силы зла и соблазны активизируются перед наступлением нового. Например, военкоматы лихорадочно ищут в последние месяцы твоего двадцать шестого года. Или герои прошлого сулят вернуться и всё простить, когда начинается новый роман.

Моему индийскому другу Феликсу исполнилось тридцать, он впервые в жизни собрал в квартире родителей вечеринку с дешевым вином, салатиками, мальчиками на коленках и парочками, запирающимися в ванной комнате — как у других в пятнадцать лет, — хотя история не об этом. Накануне я трогательно встретился с Ником, телезвездой и мачо, в гости поехали вместе. Музыка, окружение и воспитание чувств. Тинейджеры-переростки. Ник владеет публикой, привлекает внимание, — и я говорю чистую правду: «Мне сегодня сделали предложение», — он подхватывает и развивает (хитрожопая подруга по телефону из Москвы — «единственный человек, которого я могу представить на этом месте»). Лишь в такси по пути в Альтону я проветрился и сказал, что поздно.

Потому что вырос другой коралл, я беспокоюсь о том, кто не со мной, редко вижусь с кем-то из старых приятелей и часто сижу дома один с книгой или копаясь в компьютерном железе (тоже умиротворяюще действует). Потому что я могу говорить об этом очень мало и только с самим собой. Я привык к обилию секса и ничем не связан, но впервые за долгое время секс кажется отвратительно липким и тяжелым.

Новое — это, убеждаю сам себя, не желание сгрести в охапку и обладать, а благодарность, граничащая с бездеятельностью. Я сижу за компьютером, занимаюсь канцелярской ерундой, форматирую на втором компьютере жёсткий диск, задерживаюсь вечерами на работе, проезжаю потом в темноте под дождем на велосипеде через порт — и усматриваю во всём этом глубокие смыслы. Много времени провожу в поездах, но тоже задумчиво и праздно.

1977. Родился, сильно болел (пневмония), научился ходить.