Андрей Дитцель - Кентавр vs. Сатир

Две недели после памятной ночи на водохранилище Антон не мог вспомнить пароль от своей электронной почты. И с контрольным вопросом про «фамилию матери» не получалось. На четырнадцатый день Антон попробовал ответить «Лилит». Так возник наш маленький союз читателей (и чуть-чуть писателей).

Его заседания чаще проходили на свежем воздухе. Вот мы перебираемся по обледеневшему трубопроводу через овраг. В нескольких метрах под нами — вырубка, мусор, торчащая арматура. Останавливаемся на середине, усаживаемся и открываем ключом бутылку девятой «Балтики». До хрипа спорим, что за люди проживают в Целебееве . Незаметно темнеет — и пора уходить. Подошвы соскальзывают. Идём мелкими шажками, пока не падаем, обнявшись, в снег. Какое облегчение.

Самый большой и знаковый трип был совершен нами в тридцатиградусный мороз с посещением нескольких — хмурых и норовящих поскорее распрощаться — друзей. Ах, Анечка, разве можно было ревновать к Антону? Или тебе пришлось не по душе, что мы притащили из ванной комнаты по эмалированному тазику и устроили рыцарский турнир? Гоша, нежный Гошечка, мы столько с тобой пережили… когда я заступался за тебя перед гопами, дело оканчивалось повреждёнными зубами, а вот ты до сих пор сохранил свою робкую улыбку… Как ты мог назвать Антона пьяным бомжом и выставить нас на улицу в поздний час, когда уже не ходит метро?

Дотащившись по Октябрьскому мосту — и там же разбив последнюю бутылку — на левый берег, мы столкнулись с перспективой обморожения. Дремавший у автобусной остановки таксист требовал набросить десятку-другую и, убедившись в нашей неплатёжеспособности, прекратил общение. «Какой мелочный, мелочный человек», — был уверен Антон. Вместе мы подняли на руки мусорку типа «урна обхарканная» и мстительно опрокинули её содержимое на капот машины.

Водила заорал и выскочил, вернулся прыжком в машину и рванул за нами — через тротуар по пустырю. Мусор разлетался по сторонам, лепился к лобовому стеклу. Мы завернули в маленький переулок. Машина ещё не появилась из-за угла, но спрятаться было совершенно негде: бронированные двери подъездов, пятачок с помойкой и детской площадкой. В одной из пятиэтажек на следующей улице дверь оказалась открыта. Мы забежали на верхнюю площадку и наблюдали через полузакрашенное окно, как наш приятель мечется в бессильной злобе по двору.

«Мой дорогой друг Андрей, разреши поцеловать тебя, чтобы запечатлеть этот прекрасный момент!» — произнёс Антон. И я потянулся к его губам. Через минуту он встряхнул головой и задумчиво провел пальцами по своему рту: «А разве мужчины так целуются?»

Мы засыпали в обнимку дома у моих родителей. «Андрюха, я люблю тебя», — хлопнул он меня по плечу.

Даже когда Антон понял, что я хочу трогать, обнимать его и вообще проводить с ним всё свое время не только как с другом, но и как с мужчиной, он отказывался верить, что я-то и есть злобный гомосексуалист, о которых сочиняют сказки.

Аристократ духа, забулдыга, — «ну и что, закодировался, просто посидишь с нами», — физик, — продукт академгородковского распада. На очередном витке я наконец понял, что должен беречь себя… Фатальное несовпадение кодировок.

У меня есть одна, всегда с тех пор путешествующая со мной, безделушка. Бездомный и безалаберный Антон подарил мне на день рождения — с Катей, Григом, Кириллом и святым Валентином — маленького терракотового Мастера чайных церемоний — символ очага, гостеприимства и плавного течения времени.

В мой быт на этой неделе снова прокралась тема рейки. Сегодня только у ленивого нет первой ступени Усуи, даже естественнонаучная картина мира моего мужа однажды дала крен. Новосибирская, ныне берлинская, Маша-Мыша и вовсе практикует телекинез, а не штудии «Арабесок» и «Луга зеленого». А я меняю крыши, обращаясь то к эгрегору православия, то к либеральной мысли, верю в перенос кармы и в то, что некоторых аспектов мироустройства лучше совсем не знать. А если и оперировать моделями, то самыми простыми, например: чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века.

Переживание, вернувшее меня в поток воспоминаний о прежних дружбах и друзьях, было скорее тантрическим, но я так увлекся, что позволил себе поиграть камушками в зеленом ручейке अनाहत сердца и раздуть бледный огонек विशुद्ध в ямочке под кадыком. А принц, он же моя жертва, ничего не заметил.

Мне всегда казалось, что люди наподобие Маши забивают гвозди микроскопом. Когда в старом чайнике отошёл какой-то контакт, она наложила руки и на него. Кстати, успешно, хотя я и склонен списать успех этой операции на физические манипуляции, то есть тряску. Но самым выдающимся сеансом в истории Машиного врачевания навсегда останется рейки на сексуальную релаксацию. А я, наверное, — самым интересным (и благодарным) пациентом.