Флора Шрайбер - Сивилла

Во-первых, когда Сивилле было всего шесть недель, она заболела воспалением среднего уха. Никто не мог сказать, что с ней происходит, но успокаивалась она только на руках у отца. По случайности всякий раз, взяв ее на руки, он садился рядом с кухонной плитой. Тепло, которое ассоциировалось с отцом, успокаивало ее, — так началось это влечение к отцу.

Во-вторых, из-за того, что Сивилла не могла идентифицировать себя с матерью, истязавшей ее и заставлявшей испытывать чувство стыда, она все более и более склонялась к тому, чтобы идентифицировать себя с отцом. Ей нужен был хоть кто-то, и она убедила себя в том, что отец — это та фигура, на которую она может положиться, тем более что она была похожа не на Андерсонов, а на Дорсеттов.

Таким образом, на сознательном уровне Сивилла всегда защищала образ своего отца, хотя временами этот образ не казался несокрушимой крепостью.

«В колледже, — писала Сивилла в дневнике в свой выпускной год, — у меня были соседи по комнате, друзья по классу, старшая медсестра и наставник. Мой наставник, доктор Термин, был толстым и веселым. У него были усы. Он был теплый. Он был как отец, которого у меня никогда не было. У него всегда находилось время поговорить со мной. Это было так непривычно».

А когда доктор Уилбур прямо спросила Сивиллу: «Любит ли вас ваш отец?» — Сивилла нашла подходящий ответ: «Полагаю, что любит».

Итак, ожидание ответа Уилларда Дорсетта затягивалось.

В 4 часа дня 4 мая 1957 года Уиллард Дорсетт вошел в приемную доктора Уилбур — уверенный в себе, самодовольный, собранный, равнодушный и неприступный человек, не чувствовавший за собой никакой вины.

Десятью минутами позже его доспехи начали трещать и он почувствовал себя неуверенно. Сидя в небольшом зеленом кресле в кабинете для консультаций, он осторожно вытирал лоб свеженакрахмаленным платком, начиная осознавать, что вопросы, которые задает доктор Уилбур, вовсе не те, к которым он готовился. Он ожидал вопросов, касающихся Сивиллы — тридцатичетырехлетней женщины, одиноко живущей в Нью-Йорке и старающейся излечиться. Вместо этого доктор возвращала его в Уиллоу-Корнерс, к временам его брака с Хэтти. Этот год, проведенный с Фридой, был хорошим годом: удалось покрыть дымкой забвения не только события в Уиллоу-Корнерсе, но и происходившее в Омахе и в Канзас-Сити. И вот теперь доктор безжалостно, сантиметр за сантиметром, развеивала эту завесу.

Тревога Уилларда усиливалась сознанием того, что он беседует с доктором Уилбур, с которой в последние месяцы они много переписывались по поводу финансового состояния Сивиллы. Он с трудом заставил себя приехать. Теперь, когда он оказался здесь, ему приходилось то и дело убеждаться в том, что это совсем не та женщина, которую он знал в Омахе.

Причины этой перемены были ему, конечно, непонятны. Тогда, в Омахе, она еще не была психоаналитиком, а психоанализ придает огромное значение факторам, которые в детстве определяют дальнейшее развитие человека. В Омахе доктор не знала, что у Сивиллы множественное расщепление личности, и не владела тем огромным количеством информации, которую дали ей Сивилла и другие «я», — информации, которая обвиняла Хэтти и обличала Уилларда как пособника, косвенно виновного в заболевании Сивиллы. Как раз в основном для того, чтобы подтвердить правду о Хэтти и о роли Уилларда в возникновении заболевания, доктор и настояла на этой встрече.

Была у нее и другая цель. Все более неудовлетворительный, уклончивый тон писем Уилларда, его небрежное отношение к финансовой и психологической поддержке Сивиллы возмущали психоаналитика его дочери. Какую бы роль ни играл он в прошлом, доктор Уилбур была твердо убеждена, что сейчас он выдает себя.

Будучи психоаналитиком, доктор Уилбур воздерживалась от суждений о прошлом, но, будучи другом Сивиллы, она решилась подтолкнуть Уилларда к тому, чтобы он взял на себя больше ответственности как отец. Таким образом, она рассматривала эту беседу и как средство подтверждения исходной вины родителей, и как противоборство с отцом, который в данное время отказывает в поддержке дочери. Доктор решила не затрудняться с выбором слов и не избегать в своих высказываниях обвиняющего тона, который при данных обстоятельствах был вполне естественным. Принимая во внимание личность Уилларда Дорсетта, было ясно, что единственным способом подтвердить предположения доктора является наступательная тактика.