Константин Смелый - Кругом слоны, Миша

— Привет, Мишка! — жена зависла над ним со своей улыбкой. — Тоже в цивилизацию выбрался? — и, не дожидаясь ответа: — Не возражаешь, если мы составим тебе компанию?

— Нет, конечно! — Миша сдвинул перчатки на край столика. — Вэлькомна! Хэй, Сёрен!

— Tjänare, — бросил Вальгрен запанибрата.

От его глаз расходились добрые морщинки. Вообще, мужик Вальгрен был неплохой. С чувством юмора. И правая тройка сверху, которую Миша делал ему осенью, в широкой ухмылке смотрелась отлично. Но сейчас Вальгрен был не к месту. Оба они были не к месту.

— Vi har just varit på bio, — сообщила жена, усаживаясь напротив. — Tänkte det skulle va gott med en liten matbit efteråt. Eller hur, Sören?

Она опустила поднос рядом с перчатками. На подносе стояли два апельсиновых сока и блюдце с вегетарианским бутербродом. Вальгрен приставил второй бутерброд — с беконом. Перетащил стул от соседнего столика. Сел. Охотно подтвердил, что да, были в кино. Да, решили перекусить.

— Что смотрели? — спросил Миша.

Он понял — с ужасом и ненавистью ко всем на свете, — что устал больше, чем думал. Ему не хватало сил на светскую болтовню по-шведски. Тем более с участием жены.

— Vad har vi sett? — перевела/переспросила жена. Как обычно. Вальгрен произнёс английское название и заговорил слова, которые Мишу вообще не интересовали.

Кивая в такт словам Вальгрена, жена протянула руку за соком.

— Ой, а ты не один? — она отдёрнула руку. Бросила взгляд в сторону туалета. — Я только щас заметила, что перчатки женские, — она согнулась над столиком и запустила руку за спину, как будто хотела одёрнуть свитер. Её ноздри втянули воздух над перчатками.

Вальгрен замолчал. На его лице повисла добродушная улыбка. Он никогда не требовал немедленного перевода. Как-то раз объяснял даже, почему. Мол, одно из двух: или переведут позже, или его это не касается. Хороший всё-таки мужик. Как-нибудь в другой раз — хороший мужик.

— Один, конечно! — возмутился Миша. — А это — откуда я знаю — забыл кто-то. Надо на кассу отнести не забыть…

Секунд пять жена изучала его глаза. Пока он их не опустил. Ему и до развода было не по себе от этого взгляда. Теперь, после развода, да ещё после бдения над перчатками, — ему стало жутко. Когда она его завела, взгляд этот? После переезда? В Швеции он у неё точно был с первых дней. Когда он пить начал на второй месяц, пока на курсы ещё ходил, — да, сто процентов так смотрела. Чуть ли не каждый вечер. Он и пить-то бросил, главным образом, чтобы не смотрела больше. По крайней мере, чтобы не каждый вечер.

— Аа, — сказала жена.

Вальгрен пил сок. Жена огляделась. Среди столов бродил пакистанский студент Захид Икбал, облачённый в передник и синюю футболку с названием кафе. Он собирал грязные кружки и был самым счастливым человеком в городе, где я живу, потому что уже нашёл работу, но ещё не успел безнадёжно влюбиться. Когда он проходил мимо, жена окликнула его. Вот, забыл кто-то, объяснила она, протягивая перчатки. Пожалуйста, отнеси на кассу для сохранности. Захид Икбал взял перчатки, вспыхнув пакистанской улыбкой. Большое спасибо, сказал он. Шведский он ещё понимал так себе, но «кассы» и контекста было достаточно. Он спустился на первый этаж и отдал перчатки Сандре на кассе. В понедельник за ними пришла студентка Руся из Житомира. Была рада без памяти, что перчатки никуда не делись.

— Förlåt, Sören, — жена виновато потрогала Вальгрена за локоть. — Fortsätt.

Вальгрен заверил всех, что ничего страшного. Продолжил говорить слова. Его пальцы аккуратно разворачивали упаковку бутерброда с беконом.

— Ушэкта, Сёрен, — Миша потрогал Вальгрена за другой локоть. — Дэ эр эн сак сом я мосте фрога хеннэ по рюска.

Вальгрен дружелюбно заткнулся, укусил бутерброд и перестал существовать.

— И что же это ты такое меня хочешь спросить? — застыла жена.

Миша взялся за край столика.

— Ты знала всё, да? Всю дорогу?

Он пытался отплатить ей таким же взглядом. Выходила жалкая пародия. В её лице абсолютно ничего не изменилось.

— Что я знала? Ты о чём, Миш?

— А ты не знаешь, о чём я? — он скрючил харю, полную презрения.

— Нет, — она покачала головой. — Понятия не имею.

Секунду или две Мише казалось, что ему сдавили горло. Было трудно дышать.

— Я о том… Я о том… — столик задрожал. Миша отцепился от него и прижал руки к коленям. — Я о том самом…

Пока оставался шанс, что жена и правда не знала, он не мог договорить. Не мог объяснить, что в ту субботу, после Бельского, она слишком быстро ему поверила. Слишком мирно согласилась ехать на день раньше. Тогда он не обратил внимания — у него не было никакого внимания, он еле соображал, что делает, — но потом-то почему не задумался? Ведь помнил же, всегда прекрасно помнил. В районе одиннадцати он вернулся с Обводного. Машину поставил прямо у подъезда. Поднялся в квартиру и с места в карьер объявил: выезжаем сегодня. Отменяй Арсёновых, звони всем друзьям, собирай Катьку. Нету времени ни на какие проводы. Наплёл, что звонили из Швеции, сказали приехать на сутки раньше, иначе квартира им достанется плохая — то ли в лесу, то ли без ванны. Так что руки в ноги. Тёща раскудахталась, Катька разревелась, что с подружкой не дали попрощаться. А жена хоть бы хны. Спросила, кажется, не ослышался ли он, когда со Швецией разговаривал. Мол, по телефону, по-английски. И — ну да, ну точно — посмотрела этим взглядом. Именно тогда. Первый раз. Посмотрела и всё: ни одного писка, ни одного сомнения. Собрались, сели, поехали.