Елена Костюкович - Цвингер

— Зачем тебе это рабство, с плебсом заигрыванье? — в ответ Виктор. — Ты же презираешь полузнайство.

— И амикошонство.

— Именно. Это скорее уж мы, прошедшие через молодежный протест, чистим себя от элитарности, и для нас интернет — покаяние.

— Нет, я не от комплексов. Просто мир идет вперед. Надо шагать с миром в ногу. Мне все любопытно. Люди, лица, новости. Перехожу с сайта на сайт, по цепи. Щелкаю сто раз и влипаю на полдня. Это почти несовместимо с работой.

— Ну и общений разных, не забудь, в блоге будет столько, что времени у тебя не останется вообще ни на что совсем.

— Да. Но учти, что в детстве у меня друзей вовсе не было. Я училась с домашними учителями в Монкальери. Как-то выросла все же. Выдержала молчание нон-стоп. Теперь попробую другую крайность. Попробую общение нон-стоп. Сменю стереотип. Почему колонка в газете — да, а колонка в блоге — нет? Люди читают больше интернет, чем газеты.

— Тогда забудь о своих далеко идущих планах.

— Далеко идущих, именно. Планировать я умею, а вот путного не делала давно.

— Ну, если уж ты не делала… На комплименты напрашиваешься? Не на критику же? Кстати, я хотел сказать… вот тебе и критика, пожалуйста. О чем ты забываешь регулярно?

— О чем?

— Ты забываешь о самой себе. Тебе работа важнее. И даже когда ты застряла в лифте, через решетку тебе впихнули мышь и резиновую клавиатуру…

— …вынесли на площадку монитор…

— Ну вот, самой смешно.

Наталия улыбается, но взгляд ее с некоторым раздражением уходит вверх и вправо.

— Нати, не сердись. Если ты мне позволишь… Что в тебе нет кокетства — это главное кокетство и есть. Неспособность или нежелание расслабиться?

— Виктор, неспособность, нежелание… Зачем все это обсуждать! Мне вообще неинтересно про себя говорить, а особенно про чувства. Идеи важнее чувств. А общее интереснее личного.

— Из тебя замечательная революционерка получилась бы.

— Вот уж не знаю. Революционность — действие. Действуют хорошо те, кто не боится ошибок. А я ошибок боюсь. Потому что сразу представляю, как кому-то моя ошибка может боком выйти.

— Тем более тебе не позавидуешь. А ухажерам твоим так и еще тем более.

— Ничего себе договорился! Моих ухажеров жалеть? Разве им плохо?

— Ну конечно плохо. Погляди на меня. Исстрадался весь.

— Нет спасения. Ухажерам плохо, мужу плохо. Перед всеми виновата я.

— Мужу-то чего было жаловаться. Блажен тот, иже…

— Муж, вот именно, не выдержал испытания тем, в чем ты сейчас меня виноватишь.

Бедного мужа коснулись. Надо все-таки выгородить его из напраслины. Виктор блеет какую-то чушь о ключе. Мирей Робье — секретарша, она приводила в порядок отчетность и нашарила помятый картонный складень с электронным заряжаемым ключом из гостиницы на имя Джанни Пископо, ну а итальянский она не знает практически… Как, ну как же, Нати, эта картонка у меня завалялась с Мантуи. Это ты сама, Нати, ты же сама в свое время в Мантуе собиралась ту книжечку с пластиковым вкладышем выкинуть в урну, а я, я ведь романтик, я романтически перехватил и с тех пор ношу в бумажнике. Просто на память. Ну а Мирей, не разобравшись, полезла… Написано «Пископо», пластиковый ключ…

Бредовое объяснение. Наталия фыркнула, помотала головой и зажала ему рот ладонью. Он ухватил ладонь руками, губами и долго не отпускал.

Разговор снова прыгнул:

— Ну так как дела, Нати, как твои поживают комиксы? Рисуешь что-нибудь?

— Ходила недавно слушать Чинцию Леоне в Европейский институт дизайна. Замечательный курс «Техники рассказывания от комикса до рекламного storyboard ».

— Чинция Леоне. С ней дружила моя первая девушка, они вместе выпускали газету «Мале».

— «Мале»?

— Да, дорогая. В том самом семьдесят восьмом, когда тебе было четыре года, а об интернете ни слуху ни духу, они уже по-хулигански атаковали самое великое, самое неприкасаемое, что только существовало в нашем тогдашнем мире. Периодическую печать. Четвертую власть. Эта-то группа и выпустила фальшивую «Репубблику» с апокалиптическим заголовком «Государство отмерло!».

— Твоя девушка выпустила?

— Не девушка, а ее приятели. Среди них и Якопо Фо, сын нынешнего нобелиата. Главным у них был такой Спаранья. На первую полосу: «Государство отмерло! Точно по Марксу!» Помнишь фальшивую газету о деле Моро?

— Что-то помню… Будто поймали главного террориста и это был Уго Тоньяцци…

— Который прятался в холодильнике. Или наоборот… Или Моро будто бы держали в холодильнике, уже не помню. Ничего святого. Там был снимок Моро, несчастного, хилого, в заношенной рубашке…