Елена Костюкович - Цвингер

…освободил койку, и мы с мужем остались вдвоем… После двухсполовинойлетней разлуки, неведения, страданий, голода…

Красноречие Вики. Водопады деталей. Нежность. Впечатлившись чем-то из всего этого, Наталия обещает:

— Попробую.

Что значит «попробую»? Виктор представляет себе, как Нати пробует. Кряхтит, негодует, тужится, закусывает губу, отдувает прядку ото лба — преодолевает мешающие обстоятельства.

— Если только не заболеет Марко. Хотя температура у него сейчас нормальная.

— Ты не везешь его к Джанни в Брюссель?

— Нет, это отпало. Джанни сам летит сюда.

— Вот, он приедет и останется с мальчиком, а ты прилетишь? Хотя бы на один день. Я тут читаю поразительные свидетельства. Я думаю поразительные мысли. Хочу поделиться, показать тебе.

— Хорошо, созвонимся попозже. Сейчас три, в полпятого я еду в Турин с ночевкой. Попробую договориться с Джанни, и тогда насчет вторника решим.

Что там о беспорядке она толкует все-таки, Наталия? Компьютер должен был стоять на столе в большой комнате… Мирей, что ли, переставила? И в доме насорила?

Меняет дело! Идея! Мирей, чтобы сделать мне сюрприз, упаковала и с собой унесла компьютер. Не знала, во что замотать его. Искала тару и какими-нибудь пакетами или обертками захламила дом. Так можно объяснить и исчезновение черного баульчика. Мирей знает, что черненький всегда ездит со мной. Когда я в Париж приезжал, я его у нее на полку в ванной примащивал.

Да, Мирей, безусловно, летит и везет сюда ко мне мое добро.

Она так давно о Франкфурте мечтала.

Вот номер будет, если я Наталию уломаю. Наталия приедет, рыжая кошка стремительно из шкафа выпрыгнет…

Ну и коллизия.

Вика в полуобмороке нашарил отбой телефона, ткнул, выключил, включил. Что собирался? А, отправить эсэмэс Мирей с требованием СРОЧНО дать о себе знать.

Послал, и практически в ту же минуту — о чудо! — от Мирей пришел ответ: «ОК». Без единого слова дополнительного.

Вика бросился звонить коварной дразнильщице. Напоролся на answering machine . Вне себя, Виктор наорал на автоответчик со смешанной интонацией — счастье, подъем, раздражение, ирония:

— О, Мирей, что все это значит? Я с ума схожу. Ты в порядке? Жду от тебя ростера. Куда подевалась? И зачем ты забрала мой компьютер? Сама приехать хочешь? Ну, буду рад! Только сделай все-таки любезность, предупреди. Я ведь должен знать. Почему не выходишь на связь? Я беспокоюсь. Я звоню и в Париж, и на сотовый. Ты что, злишься, Мирей? Перезвони! Я буду ждать, перезвони, слышишь, Мирей! И прекрати хулиганить, пока все это не дошло до сведения Бэра!

Не думала пропадать! Жеманничает назло Виктору! Поговорю-ка с ней, скажу: эти штучки всему нашему «Омнибусу» выйдут боком. Хочет, чтобы ее капризы дошли до Бэра? Она нужна, Мирей, в рабочем состоянии! Пусть срочно пишет контракт с болгарами. Пусть привлекает адвоката. Время не ждет. Пусть ищет нашего собственного адвоката. Почему я должен связываться с какой-то незнакомой знакомой Ульриха? Мне нужен контракт, пока эти дикие люди не исчезли с архивом! Орудие воздействия у болгар, тетради у болгар. Аванс придется платить. Хотелось бы понять, на сколько они согласятся?..

Усердно о деле думает. А через мысли лезет то самое. То, заветное. О чем в телефонном разговоре болтнул и Ульрих. Несносное, маниакальное любопытство к недочитанному. Вот начато в тетради у деда про ополченцев. Судьбу которых он только чудом не разделил… Так что там мог бы дед… в своей такой недоступной, такой желанной, отобранной у Вики тетради… в волшебной ступе толочь? Какое зелье в чудотворном котле варил?

Что, если всей возможной силой в дедову персону вмечтаться? Самостоятельно тот рассказ подвинуть с места и вперед потянуть?

…Уход на фронт — все просто: надень чего похуже и сядь в машину. Там дадут форму, а гражданскую одежу выбросят.

Ополченцы и вышли в направлении сборпункта днем. В разных костюмах, в разноцветных рубахах. Объединяли народ лишь под гребенку стриженные головы.

Ни одного обученного не было. Топали как могли. Норовили если не печатать, то хотя бы отбивать шаг левой ногой. Сбивались с ритма, и где-то слышалось обидненькое «сено-солома» и подхихикивание.

Удивительно, думал (в параллельной своей судьбе) Сима. В первый день был сплошной энтузиазм, а уже на второй день с вершины героизма человек попадает в мир практических неудобств и даже обид на идущих рядом товарищей. Даже, может быть, кажется, что самое главное — это не выглядеть таким необстрелянным, неготовым, ни в коем случае не сбиваться с ноги.