Елена Костюкович - Цвингер

— Ну а если не старичка? А приятную молодую женщину? А у вас что, постоянных адвокатов нет?

— Есть, но у меня компьютера нет. К адресам не имею доступа.

— Здрасте! А почему у тебя нет компьютера?

— Почему… Потому! Все тебе докладывать. Я потом объясню, Ульрих.

— Ладно, записал — адвокат. Я хотя все думаю про стенограмму, сунули в аэропорту, кто, зачем. Какие еще могут быть предложены гипотезы.

— Ты же уверен, что это дедова стилизация… Как меня убедил, сам разубедился? Вот и я как-то не убежден. Все-таки не похоже. Если болгары бы сунули — зачем отрекаются? Так какие еще могут быть предложены гипотезы?

— Ну, скажем, может, кто-то другой, а не «ЗоЛоТо». Может же быть, что фонд не в эксклюзиве? Агентируется несколькими агентами? Из тетрадей, предположим… которые остались от умершего мима…

— …шесть тетрадей попало в «ЗоЛоТо», а остальной фонд еще к другим болгарам каким-нибудь?

— Тебе вчера где этот диалог преподнесли?

— В аэропорту!

— Перед стойкой регистрации на самолет, вылетающий во Франкфурт?

— А где еще?

— Ну так что тебе кажется удивительным? Банальная агентская конкуренция.

— Ульрих, неэкономная версия.

— В жизни много неэкономного. Если «ЗоЛоТо» будет настаивать, что это не их рук дело, сиди и жди новых агентов. Скоро проявятся.

— Вообще да, бывают такие случаи. Бывают ажиотажи по поводу фондов, спокойно лежавших по сорок или пятьдесят лет. Вдруг начинается бум, круги расширяются.

— Как грибы у меня в горах. Вот сегодня я долго проискал первый песчаник. Нашел, определил форму грибницы и уверенно срезал еще полсотни. Главное — разгадать, куда заворачивает спираль.

Да. И о содержании шести тетрадей Виктор должен судить, имея какие-то ничтожные двадцать листиков. Как догадаться о содержании. Как оценить.

Сколько там всего! Когда листал синюю показанную тетрадь, оттуда били звуки и пели целые сонмы голосов. Тетрадь вся полнится рассказами «о первом дне войны». Это один день для всех. Но это и множество разных дней.

Тот листок, что сверху в стопке Виктора, надо полагать, из синей тетради.

Киев бомбили утром в воскресенье, и, как известно, все подумали — учебная тревога. У двери утром плакала молочница: «Война!» Сима побежал в музей Западного искусства, где по воскресеньям копировали картины его товарищи. Они оформляли экспозицию музея. Это было что-то вроде клуба, объединения друзей.

Оказалось, там раздают задания художникам, срочно всем рисовать плакаты «Все на фронт!» и «Ты записался добровольцем?». Одному начальнику пришло в голову даже заказать эпическое полотно «Немецкие оккупанты на Украине в 1918 году». Сноровисто подмалевывая гуашью эту сцену, Сима на ходу думал, как же ему попасть поскорее в добровольцы. Он оставил два эскиза на одобрение комиссии, состоявшей из каких-то военных, и кинулся на улицу, где ему передалось возбуждение прохожих, заговаривавших с незнакомыми, что-то кричавших. Перед военкоматом уже роилась немаленькая толпа.

Ясно было, что не пробиться. Не следовало терять время. Лучше двинуть домой и позаклеивать, пока есть время, стекла от бомбежек.

Дойдя до Лерочки, он почему-то успокоился. Лера как раз оконной клейкой и занималась. И что-то еще по ходу дела припевала, хотя глаза были от слез опухшие. Лючия сидела на детском стульчике и глядела внимательно, молотя деревянной куклой по столу. Ничего не говорила, но глядела в упор. Понимала, что взрослые совсем на себя не похожи.

Перехватив конец бумажной полосы, Сима несколько раз сложил ее, вывернул, середина окна украсилась большим «Л» — инициал Леры и Люки — английским курсивом с завитушками. Так провели они вечер, то заливались слезами, то хохмили и хохотали, а когда закончили возню, вышли на балкон. Где-то хлопали зенитки. В небе перекрещивались прожектора. Он сказал Лерочке:

— Вот это бы была по мне военная работа. Я умею ставить свет, и на освещение, и на маскировку. А впрочем, на работу я на любую готов.

Усевшись прямо на камни балкона, он прильнул к Лере. Оказалось, что рот у нее набит шоколадом, откуда-то взялся большой кулек, и, не говоря ни слова, они поглотили все его содержимое, обнимаясь все крепче.

На следующий день пришлось все-таки в очереди постоять. В военкомат навалила уйма народу, пришедшего по повесткам, и там же толкались желающие стать добровольцами. Военком категорически отвечал всем, чтобы возвращались по местам работы и работали и не мешали ему проводить мобилизацию.