Кадер Абдола - Ворон

Мы остановились в замечательной гостинице на берегу канала, она была очень чистой, и мы там хорошо выспались. Эти голландцы — цивилизованные люди.

Сегодня целый день идет проливной дождь, в магазине не было почти ни одного клиента. Я пытаюсь описать дождь в письме иранскому товарищу, оставшемуся на родине. Но у меня нет подходящих слов. Поэтому я перевожу на персидский стихотворение Я. К. Блума. Потому что только настоящий нидерландский поэт может описать эту погоду:

Закончив письмо, я, пользуясь отсутствием клиентов, продолжаю свой рассказ.

Я точно не знаю, сколько прошло времени с того момента, как наша семья воссоединилась, но вскоре мне вновь начали сниться кошмары. Меня больше ничего не радовало, и я стал раздражительным. Писать тоже больше не получалось, у меня болели глаза и голова, я стал агрессивным.

Выяснения отношений дома проходили все более бурно. Я чувствовал, что теряю контроль над собой. Однажды вечером чуть не дошло до драки. Я ушел, хлопнув дверью.

На улице было холодно, лужи подмерзли, я пошел к дамбе. Меня остановили двое полицейских на мотоциклах.

— Что ты тут делаешь среди ночи? — спросил один из них.

— Я гуляю.

— Неподходящее время для прогулок. Иди-ка ты домой, — сказал другой дружелюбно.

— Я не хочу домой, — ответил я.

— Почему?

— Я боюсь.

— Чего ты боишься?

— Своих рук.

— Почему ты боишься своих рук?

Я промолчал. Свет от его карманного фонаря упал мне на лицо. Первый полицейский что-то передал в участок по пейджерной связи. Оказалось, что он попросил прислать полицейскую машину, чтобы доставить меня в пункт Армии спасения.

В большом зале было полно бродяг. Ночь обещала быть холодной, и потому там поставили дополнительные кровати.

Я ночевал там целую неделю.

Казалось, что Армия спасения — это последнее пристанище для таких, как я. Я бесконечно уважаю тех, кто там работает, это достойные люди, они предоставили мне возможность подумать. Я был в состоянии содержать семью, работать, учиться, заниматься творчеством и осмысливать прошлое, мне нужно было только найти иной подход. На седьмой день я уже знал, что мне делать.

Я подал заявление об уходе с работы.

— Почему? — спросил начальник производства. — Если ты останешься, я устрою тебя на лучшую должность.

— Нет, спасибо, мое будущее связано с другим.

Я попрощался с ним и отправился дальше в кабинет американского представителя. Обычно простым сотрудникам нельзя было заходить в руководящий отдел. Если возникала такая необходимость, то проблему нужно было решать с непосредственным начальником. Но я уже больше там не работал.

— Come in! — сказал американец.

Он был моим ровесником и уже однажды сталкивался со мной в отделе производства.

— Что я могу для тебя сделать? — спросил он по-английски.

Я сообщил ему, что уволился, и сказал:

— Вы бы не могли позволить мне время от времени делать закупки в отделе отбракованной продукции?

— Отбракованной продукции? — спросил он с удивлением.

— У меня есть идея.

— Идея, связанная с отбракованной продукцией?

— Нет, с мечтой о нидерландской литературе.

— What are you talking about? — сказал он с улыбкой.

Я поделился с ним своими планами на будущее.

Американец помог мне осуществить то, что казалось нереальным. По опыту я знал, что во время проверки часть кофейных зерен отбраковывалась. Такой продукт не мог напрямую поступить в широкую продажу. Зачастую с таким кофе все было в порядке, но всегда существовал риск, что его качество было ниже принятых стандартов. В этом случае кофейные зерна попадали на склад «отбракованной продукции» и продавались по заниженной цене частным поставщикам.

У меня на родине подобные товары мелкие торговцы сбывали в сельской местности. В Нидерландах такие продукты попадают на рынки. Там можно купить в полцены шампуни, мыло, духи и зубную пасту известных марок.

Так было и с кофе. Я знал, что с ним все в порядке. Кофейные зерна, получавшие при обжарке чуть более темный оттенок, придавали особый аромат и делали напиток вкуснее и насыщеннее, чем обычно. Критерии отбора соответствовали американским стандартам. У американцев свои требования к кофе, в который они добавляют много карамели, шоколада и сахара, так что от оригинального вкуса ничего не остается.