Евгений Будинас - Давайте, девочки

Едва взошли по трапу, капитан, уже наслышанный про опасность «русский халява», строго предупредил, по-турецки коверкая английский:

– Бесплатная выпивка у нас только за обедом.

– О'кей! – на безупречном «бритиш инглиш» сказал руководитель делегации, в прошлом комсомольский активист, выпускник МГИМО и кадровый чекист Вася. – Мы как раз не успели позавтракать и голодны как волки. Так что давайте немедленно начнем обедать.

Капитану яхты и команде эта остроумная идея понравилась. Турки вообще незашоренный народ. Они, как и наши грузины, рождены для приема гостей и застолья.

Пообедали так, что на яхте трезвых не осталось. Тем более их не было за бортом, куда все откровенно ходили по нужде – большой, маленькой и эксклюзивной.

Вася первым и без трусов сиганул в прозрачные воды Средиземного моря, немного поплавал, а потом блеванул окрест, и очень добросовестно. Все, что скушал. Синие баклажаны кружочками, бело-зеленый майонезный салат с красными кусочками перца и помидоров, тушки розовой барабульки, видимо, проглоченной им целиком, еще и рагу с томатной подливой, еще и десерт… Среди такого цветного изобилия он и барахтался в изумрудной воде, прозрачной, как слеза младенца. Как младенец, он и загребал ручонками, виновато улыбаясь в ореоле собственной блевотины. И уже совсем виновато заулыбался, когда расслабленно пукнул, но от переедания последних дней получилось другое, ну прямо детская неожиданность, и натюрморт на воде еще больше заразноцветило…

Подплыли заказанные хозяевами аквалангисты, но не близко. В бинокль внимательно изучили ситуацию и, не прощаясь, отбыли: тут не до подводного плавания, а вытаскивать важных гостей из воды как бы неудобно, если им так нравится…

Здесь она его перебила.

Он этого от нее требовал. Он не верил, что можно внимательно слушать, не перебивая. А живым получается не надиктованное, а только диалог…

– Слушай, а что самое главное, когда пишешь? – спросила она, пытаясь постичь технологию. Он понимал, что это неспроста, и всячески поощрял ее ученическое рвение.

– Смотря что ты пишешь.

– А ты пишешь что?

– Это называется публицистикой. Деловые книги.

– Значит, ты очень умный?

– Умнее всех, – пошутил он. – Но что бы ты ни писал, главное – не мелочиться.

– Это как?

– Писать только о важном. Заставляя себя поднимать планку… Но тут и опасность: если все будет значительным, никто тебе не поверит.

– И тебе верят? – спросила она недоверчиво.

– Чтобы поверили, нужны, казалось бы, несущественные мелочи. Детали. Нужно, чтобы Вася пукнул… Сначала надо расписать все так, чтобы каждый смог увидеть своими глазами – какая изумрудная (на фоне скал в фиолетовой дымке) эта вода, и как она прозрачна, как плавают в ней эти синие баклажаны и багровый кетчуп, как пузырится блевотина вокруг Васиной головы с русыми прядями на воде, и как проносятся тени рыб, вертляво схватывающих даровую закуску… Вот если все это удается изобразить, можно и подняться до обобщений, заметив, скажем, что всего хуже жить в помоях. Да еще и разносить эту нашу совковую привычку по миру…

– Тут можно приписать, как бедный Неня бултыхался в помойке… – оживилась Маленькая. – Или про Архимеда, на которого даже в говне действует выталкивающая сила…

– Правильно. Ты талантливая девушка. Тебе, Малёк, надо самой писать книжки. Жаль, что ты не пишешь… Ты была бы знаменитой, как Франсуаза Саган…

– Зато я записываю твои рассказы. И учусь. А когда научусь, напишу про что-нибудь книжку и стану знаменитой, но не как твоя задрипанная Франсуаза, а как Лен Снегирева.

Она была чудовищно невежественна, хотя и остра на язык, но зато все схватывала на лету и впитывала, как школьная промокашка.

– Слушай, – сказала она, когда они проходили мимо двухэтажного деревянного домика с башенкой, выкрашенного в синий корабельный цвет, – а здесь что, продажные девицы живут?

– Малёк, ты с чего это взял? – спросил он специально в мужском роде.

– Да вот объявление, – озорно засмеявшись, но не смутившись, – «Осторожно, сосульки»

Кустарно модернизированное имя Лен ей не то чтобы не подходило, оно не имело никакого отношения к ее эталонно-белорусскому облику. Мама с папой просто обязаны были назвать ее Алесей, если бы могли знать, что в итоге из нее вылепится. Как-то Рыжюкас подумал, что с этой девицей ему неловко показаться на людях где-нибудь в Минске – такой нарочито «белорусской красавицей» она смотрелась, но вот за границей, уже и здесь, в Вильнюсе, это было самое то и сходило прямо за национальный бренд….