Белва Плейн - Бессмертник

Заметив смятение Анны, Пол искренне пожалел, что подверг ее такому испытанию. Я знал, что она будет здесь, и хотел ее увидеть. Вправе же человек хоть изредка потакнуть своим желаниям. Господи, как она красива! Прежде женщина «за пятьдесят» считалась старухой. Но Анна так хороша, будто прожила без забот и печалей и палец о палец не ударила за всю жизнь.

— Моя жена тоже большая умница по части благотворительности, — говорил тем временем Джозеф. — Возглавляет в нашем городе Фонд помощи больнице. Да еще каждую весну организует сбор пожертвований для местной оперы. Только за последний год эти женщины собрали целое состояние! Я был бы рад нанять такого помощника за немалые деньги — так ведь не найдешь! А они работают как пчелки без всякого вознаграждения!

Пол обратился к Айрис:

— Вы тоже такая трудолюбивая пчелка?

— Боюсь, что нет. У нас трое детей, и времени ни на что другое уже не остается. — Айрис отвечала, а сама неотступно думала об одном: что происходит с мамой? Она так странно себя ведет. И красные пятна на щеках. Что с ней?

— Но раньше моя жена преподавала в школе, — с гордостью вставил Тео. — У нее необыкновенный педагогический талант. Ее постоянно умоляют вернуться на работу.

— Вот подрастут дети… — начала Айрис.

— Глупости! — перебил ее Джозеф. — Тебе и дома хватает дел.

— Что вы преподавали? — поинтересовался Пол.

Он пытается ее разговорить, хочет понять ее, узнать получше. Бедный Пол! До чего же они похожи! И все кругом наверняка это заметили! От мгновенно нахлынувшего испуга пересохло во рту. Вспотели ладони.

— Я преподавала все предметы в шестом классе. Это были очень одаренные дети. Я-то, честно сказать, предпочла бы школу в нью-йоркских трущобах, но папа воспротивился. — Она улыбнулась Джозефу.

— Ничего удивительного, — отозвался Джозеф. — Я сам выкарабкался из этих трущоб и мечтаю позабыть о них раз и навсегда. Возможно, я эгоист, допускаю. Но тот, кто не прошел через это сам, не поймет, как тяжело любое напоминание, как хочется вымарать из памяти эту мерзость. Нет, пока дочь жила под моей крышей, я бы этого не допустил. Хотите сигару? — Он вынул несколько и жестом предложил всем за столом, остановившись в конце концов на Поле Вернере.

— Нет, спасибо, травлюсь сигаретами. — И длинные изящные пальцы Пола раскрыли пачку сигарет.

«Я не стыжусь своего происхождения, — упрямо думал Джозеф. — Не скрываю его, не то что некоторые. А от этого человека и подавно нечего скрывать. Он знает, откуда я поднялся, и видит, кем я стал теперь. И я, черт побери, горжусь, хотя, быть может, это мелочно и недостойно. И тем не менее! Любой на моем месте лопался бы от гордости. Он тоже».

— Мой партнер рассказал о нашем флоридском проекте? — спросил Джозеф у Пола.

— Упомянул, но очень вскользь.

— Замысел грандиозный, ничего подобного мы прежде не строили. Там и многоквартирные дома, и односемейные коттеджи, и все это в комплексе с первоклассным торговым центром, кортами, площадками для гольфа, бассейном, набережной с причалами… Легче сказать, чего там нет. Вот и автор проекта, прошу любить и жаловать.

Молодой архитектор воодушевился:

— Мистер Вернер, вам как несостоявшемуся зодчему, должно быть, знаком новый подход к жилой застройке в скандинавских странах. Мы пытаемся сделать нечто подобное: полная самодостаточность, пешеходные улицы и так далее.

— Что ж, это действительно новое слово, — кивнул Пол.

Разгорелась живая творческая беседа: на обороте меню рисовались планы, из вилок и ножей сооружались макеты.

Анна смотрела на руки Пола. Старалась не смотреть, но не могла удержаться. Они притягивали ее, и, притворяясь, будто слушает разговор, она возвращалась к ним взглядом снова и снова. Сильные подвижные руки, гибкие пальцы. У Джозефа тоже сильные руки, но совсем другие. Пальцы короче и толще, хуже гнутся, меньше чувствуют. Другие.

Джозефа теории не интересуют. Это не для него. Дайте ему проект, и он его осуществит. В разговор он не вникал, а глядел вместо этого на Анну. Как она внимательно слушает! Так во всем разбирается! И она так хороша в этом мерцающем, серо-розовом платье. Когда они сюда собирались, она сказала название ткани: переливчатая тафта. «Слышишь, как шуршит?» — добавила она и закружилась по комнате, так что юбка встала колоколом, обнажив колени. Интересно, что этот тип думает о ней теперь? О робкой, напуганной девочке, которая прислуживала когда-то в его доме… Нет, такое возможно только в Америке!