Белва Плейн - Бессмертник

В дверь постучал Крис:

— Можно? Или оставить вас наедине?

— Нет-нет, заходи. Мы с Эриком завершаем начатый тобой разговор. Я думаю… надеюсь, что он кое-что понял.

— Тетя, по-моему, вам пора лечь, — с тревогой напомнил Крис.

— Да, пожалуй. На четверть часика. — Она встала и, покачнувшись, оперлась о спинку стула. Эрик вдруг заметил, что лицо у нее желто-серое, восковое. А под мышками — круги от пота. Такого он прежде не видел. Она ведь чистюля.

Он отвел глаза, взглянул за окно. Ветер колыхал листья, и сквозь них проблескивала серебряная гладь озера. Со всем этим тоже надо расстаться. Словно сбрасываешь одну шкуру и натягиваешь другую. А тут все останется по-прежнему: и дом, и деревья, и знакомые лица. Все, кроме бабули. Но его здесь тоже не будет. Он будет жить в чужом, незнакомом месте.

— Бабуля! А ты их спросила про Джорджа? Я не могу без него ехать!

— Все будет нормально, не волнуйся. — Бабуля взглянула на Криса и улыбнулась. У двери она снова остановилась, о чем-то вспомнив. — Эрик, мы старались дать тебе достойное воспитание, привить хорошие манеры, и, по-моему, ты многое усвоил. Не забывай об этом.

— Не забуду. А теперь я хочу прогуляться. Скоро вернусь.

В нем шевельнулась смутная потребность поговорить с доктором Шейном, но, подойдя к его желтому дому и не обнаружив рядом ни единой машины, он с облегчением свернул к дому своего друга Тедди. В конце концов, доктор, по словам Криса, может лишь подтвердить то, что Эрику уже известно. Тедди тоже не оказалось дома, он ушел к зубному. И Эрик снова почувствовал облегчение. Ему надо было с кем-нибудь поделиться, как Крохе-цыпке из нелепой детской сказки: сообщить всем и каждому, что опрокинулось небо. И в то же время ни с кем говорить не хотелось.

Лошади Джона Уайтли паслись невдалеке от дороги. Подойдя к самой ограде, он замер в ожидании. Интересно, они вправду узнают знакомых людей или просто чуют сахар в кармане? Лошади приблизились и поочередно, мягкими теплыми губами сняли угощение с его ладони. Белый с коричневым крапом пони по кличке Лафайет, по обыкновению, уткнулся носом в плечо Эрику. Вот бы вскочить на него и умчаться вдаль, сквозь безлюдный лес, чтобы только ветер свистел в ушах, чтобы ни о чем не думалось — ни о бабуле, ни о школе, ни о баскетбольной команде, куда мне уже не суждено попасть, во всяком случае, в этой школе… Собаки и лошади. С ними иногда лучше, чем с людьми.

— Все, сахар кончился, — сказал он громко, отдав пони последний кусок. И побрел по тропинке, в сторону от дороги. Джордж, тяжело ступая, пошел следом. Было очень тихо, лишь сухие прошлогодние сучья трещали под ногами. На вершине небольшого пригорка тропинка разветвлялась: одна вела к лесу, а другая через полмили выбиралась на шоссе. Дальше ему в детстве ходить не разрешали. Он не чувствовал впереди ничего, кроме черной зияющей пустоты. Все, что есть сейчас, исчезнет. И школа, и все друзья, и команда скаутов, и лодка, и его комната, и Лафайет — все исчезнет, словно стертое мокрой губкой с классной доски.

Он повернул к дому. Стыдно. Стыдно думать о себе, о своих потерях, когда бабуля потеряет все без остатка. Или не все? Хорошо бы. Хорошо бы сбылось то, во что она верит: в загробную жизнь, во встречу с дедулей. Главное, чтобы ей было не очень больно.

Впереди мелькнула машина отца Дункана, дала задний ход. Все, пойман, никуда не денешься.

— Ну как, Эрик? Все уладилось? Все решено? Я только что говорил с бабушкой по телефону.

Похоже, все знают, что его ждет. Словно его выставили на продажу, как лошадь или собаку. Только сам он ни за что не стал бы продавать лошадей и собак, ни за что на свете не лишил бы их дома.

— Да, святой отец. Все решено.

— Эрик, если тебя что-то беспокоит, тревожит, заходи — поговорим. Завтра или когда захочешь. Хорошо?

— Меня ничего не тревожит, — ответил Эрик. Вернее, тревожит, но говорить об этом не хочется.

— Эрик, тогда я сам скажу тебе кое-что, прямо сейчас, не откладывая. У тех, других бабушки и дедушки — иная вера. Ты должен относиться к ней с уважением. Впрочем, ты и сам понимаешь. Уважай чужую веру и будь стоек в своей. Это вполне возможно. Ты будешь жить с ними очень счастливо, полюбишь их так, как они, я знаю, любят тебя, и сохранишь при этом свою веру. Понятно?

— Да, святой отец.

— Помни, что говорил Христос ученикам: «Я с вами во все дни до скончания века». Помни, Он с тобой. Когда тебе станет одиноко и грустно, Он поможет.

— Я знаю, — ответил Эрик. Слова священника показались ему пустым звуком.