Кормак Маккарти - Содом и Гоморра. Города окрестности сей

— Через два дня у меня должна была быть свадьба, — сказал парень.

Всадник кивнул, но парень никак не развил эту тему.

— Я понял так, что вы передумали?

Парень не ответил. Встречный отвернулся, посмотрел на север, потом опять повернулся к нему:

— Может быть, нам дождика оттуда перепадет.

— Может быть. В городе обе последние ночи шел дождь.

— Вы обедали?

— Нет. Вроде бы нет.

— Может, зайдете к нам? Здесь недалеко до дому.

— Нет, лучше мне вернуться.

— То есть это она передумала?

Парень посмотрел в сторону. Не ответил.

— Скоро найдете себе другую. Вот увидите.

— Нет, не найду.

— Нет, правда, давайте к нам, пообедаем вместе.

— Большое спасибо. Но мне надо возвращаться.

— Вы прямо как я. Бывает, втемяшится что-нибудь в голову, и скачешь, скачешь, пока не выветришь…

Джон-Грейди сидел расслабленно, поводья почти не держал. Долго смотрел в сторону, на расстилающуюся вокруг пустыню. Когда он наконец заговорил, встречному всаднику пришлось податься к нему всем телом, чтобы разобрать слова.

— Если бы я мог, — сказал он. — Если бы я мог это выветрить…

Всадник вытер уголок рта костяшкой большого пальца.

— Может быть, вам не стоит прямо сейчас возвращаться? — сказал он. — Может быть, лучше немного подождать тут?

— Ускакать бы куда-нибудь без оглядки. Туда, где было бы не вспомнить ни дня из прежней жизни. Даже если потом придется обратно ползти на карачках. А как приполз — опять ускакать.

— Со мной такое бывало, — сказал встречный.

— Ладно, поехал я.

— Вы уверены, что не передумаете? А то кормежка у нас на высоте.

— Нет, спасибо.

— Что ж…

— Надеюсь, этого дождя перепадет и на ваши земли.

— Благодарствую.

Он развернул коня и направил его на юг по широкому глиняному намыву. Встречный всадник тоже развернул коня и поехал было в сторону гор, но, не успев отъехать далеко, остановился. Сидел и с неподвижного коня смотрел, как парень едет по широкой долине. Долго смотрел. Когда парень исчез из виду, немного привстал на стременах. Как будто еще можно было крикнуть, позвать его. А парень так ни разу и не оглянулся. Давно уже исчез, а встречный все стоял. Бросил поводья и сидел, перекинув ногу через луку седла и сбив шляпу на затылок, потом наклонился, сплюнул и еще раз обвел глазами окрестность. Как будто ее вид мог как-то разъяснить ему, что за тип такой только что здесь проехал.

Когда он преодолел на коне брод и спешился на той стороне среди тополей, растущих на болотине, был поздний вечер и почти темно. Бросил поводья, подошел к хижине, толкнул дверь. Внутри было темно, он постоял в дверях, потом оглянулся наружу. На землю опускалась тьма. На западе небо было кроваво-красным, но солнца уже не было, в воздухе с криками носились мелкие черные птицы, как бывает перед бурей. Ветер протяжно и противно завывал в дымоходе. Он вошел в комнату, постоял. Вынул спичку и зажег лампу, подкрутил фитиль, вновь надел на лампу стекло и сел на кровать, зажав ладони между коленями. В полумраке криво ухмылялся деревянный santo . А вот и его собственная тень — отброшенная лампой, разрослась во всю стену. Нескладный силуэт, который на него и не похож-то никаким боком. Немного посидев, он снял шляпу, дал ей свалиться на пол и, опустив голову, закрыл лицо руками.

Когда он снова сел на коня, было темно, холодно и ни одной звезды на небе. А уж ветрено так, что стебли споробола, росшего вдоль ручья, метались и хлестали как плетью, а голые деревца на пути гудели как телеграфные столбы. Коня била дрожь, он ступал осторожно и непрестанно принюхивался к ветру. Как бы пытаясь угадать, что произойдет во время близящейся бури помимо и кроме собственно бури. Они перешли ручей и направились по старой дороге. Вдруг ему показалось, что тявкнула лиса, и он попытался различить что-нибудь среди скал на фоне неба слева над дорогой. В Мексике он их довольно часто видел вечерами, когда они ходят над долинами по базальтовым дайкам, с которых так хорошо все видно. Высматривают с высоты мелких животных — мало ли, вдруг кто-нибудь в сумерках отважится выйти на открытое место. А иногда они просто сидят на этих самой природой сложенных стенах, вырисовываясь в виде силуэта, похожего на какой-нибудь египетский символ, неподвижные и молчаливые на фоне темнеющего неба, всеведущие и равнодушные ко всему, что у них ни спроси.

Лампу в хижине он оставил гореть, и мягко освещенное окно сулило тепло и уют. То есть сулило бы кому-нибудь другому. Что до него, то у него со всем этим было покончено, поэтому, перейдя ручей, он выбрал дорогу, которую не мог не выбрать, и пустился по ней не оглядываясь.