На каждом этапе этой демонстрационной кампании, которая вызывала в нем стыд, он упоминал о вечеринке в четверг, то намекая, что хотел бы там присутствовать, то говоря об этом совершенно открыто. В конце концов он так и не узнал, какой из этих маневров привел к достижению цели. Незнакомый голос объявил по телефону, что он приглашен. Тогда он снял часть своих сбережений и прошелся по магазинам. В одной из витрин он обнаружил бутылку любимого вина Моры, с восторгом посмотрел на нее и, как идиот, прижал руку к стеклу, пока пересчитывал свои песо — в кармане была точная сумма, и потом направился к обменному пункту. Спустя несколько минут бутылка была у него в руках.
После стольких усилий, предпринятых, чтобы преодолеть масонскую исключительность, которой были окружены собрания у поэтессы, после стольких детских боев и покупки вина я чувствовал себя совершенно измотанным и даже готов был отказаться от приглашения. Но, как это обычно случалось, из самой этой изможденности вдруг родилась неожиданная энергия, и он начал готовиться к визиту. Какое дело ему сейчас было до тех унижений перед совершенно не интересовавшими его поэтами, у которых он просил о нелепой услуге? Этим вечером он встретится с Ипполитом Морой и наконец-то сможет сесть рядом с ним, преподнести ему его любимое вино, вслушаться в мелодику и интонацию его голоса и, находясь в потоке — так писатель называл состояние вдохновения, — долго беседовать с ним.
С ритуальной неспешностью он побрился и принял душ. Начистил ботинки и надел свою лучшую одежду: индийскую белую рубашку ручной работы и льняные брюки. Обернул бутылку в подарочную бумагу и положил в пакет. Он справился с волнением и не стал приходить одним из первых — не только из естественной потребности продлить ожидание, но еще и потому, что тренировка силы воли, сдерживание желания вызывали в нем новый прилив удовольствия.
Все было не так, как он себе представлял. Вместо дома с садом и верандой, где могла бы проходить вечеринка, он поднялся на пятый этаж по узкой лестнице с отбитыми мраморными ступеньками. Это был не дом, а три просторные сырые комнаты, где стояло множество стульев вдоль стен, а в глубине последней комнаты, между двумя высокими окнами, выходившими на морскую набережную, высилось подобие кресла, покрытого шалью с белыми цветами. На нем восседала хозяйка гостиной, именитая поэтесса.
Подходя к хозяйке, чтобы поприветствовать ее и представиться, он заметил, глядя на ее длинные ноги и макушку головы, что она была довольно высокой. На ней было блестящее, облегающее фигуру платье без рукавов из темно-зеленого шифона, доходящее до щиколоток, черный бант на шее и жемчужные бусы, намотанные на запястье как браслет.
У него возникло ощущение, будто он стоит перед фотографией двадцатых годов.
Хотя он ничего и не читал из ее стихов, но знал по бесконечным гаванским слухам, что нынешним богом ее поэтического творчества был авангардизм конца двадцатого века. Ее анахроничный наряд особенно подчеркивал противоречие между ее фигурой и стихами, которые она писала. Когда он поклонился, чтобы поприветствовать ее и назвать свое имя, она холодно протянула ему кончики своих пальцев, усеянных дешевыми сверкающими перстнями.
Розовая кожа и белесые волосы придавали еще больше фальши ее облику ирландки. Чтобы защитить хозяйку от близости незнакомца, на колени ей вспрыгнул сиамский кот и сел, угрожающе глядя на него желтыми глазами.
В этом красивом животном одна интересная особенность привлекла его внимание: глаза кота слегка косили, как будто намекая на что-то, и это же выражение он заметил в сияющих черных глазах хозяйки. Когда он произнес свое имя, ни один мускул не дрогнул на ее обильно накрашенном лице с глазами, подведенными толстым черным карандашом, как у роковых женщин немого кино, героинь Полы Негри [9] Пола Негри (урожденная Барбара Аполлония Халупец) — актриса польского происхождения, звезда и секс-символ эпохи немого кино.
. Он не знал, выпрямиться ли ему или остаться навсегда склоненным перед ней, придерживаясь за сиденье кресла. Словно нарочно выждав несколько секунд, она разжала губы, накрашенные насыщенным темно-лиловым цветом, и поставленным голосом, которому пыталась придать искусственную мягкость, ответила на приветствие:
— Добро пожаловать. Пусть будет приятным ваш первый визит в мой дом. — И снова погрузилась в свою молчаливую неподвижность. Она и кот слились друг с другом, как древняя египетская статуя. Только на миг была нарушена твердость священного камня, когда поэтесса положила руку на круглую голову животного. Кот на секунду сладостно прикрыл свои удивительные глаза.
Читать дальше