Франсиско Сача - Десять кубинских историй. Лучшие рассказы кубинских писателей

Тем не менее он чувствовал, что романист был достоин полной похвал статьи. Словно очередной камень, роман гармонично встраивался в здание прекрасного, загадочного собора, который возвели его гений и воля. После публикации критической статьи его стало обуревать желание, входящее в противоречие с застенчивостью, о которой он подчас совсем забывал: он жаждал познакомиться с Морой, пожать ему руку, услышать его голос… К желанию примешивалось чувство, которое очень удивило его, — любопытство, доходящее до насущной потребности узнать, прочел ли писатель его статью и что о ней думает.

Я трудился над ней больше недели и считал ее хорошей, возможно, даже блестящей работой. Внезапно он сделал нечто, что его поразило: аккуратно вырезал статью из журнала, положил в конверт и надписал адрес Ипполита Моры. Я оставил конверт на три дня на рабочем столе, прислонив его к фигурке фехтовальщика рядом с компьютером, никак не решаясь отослать. Глядя на конверт, я прикасался к нему, приветствовал его… но так и оставлял на столе. Может, наивно посылать статью Море? Наивно или тщеславно?

Иногда он думал, что это позволило бы ему приблизиться к писателю, выразить свое восхищение и симпатию. Но раз речь шла о возможности приблизиться, нужно было действовать более последовательно и безукоризненно: я открыл конверт, поставил подпись рядом со своим именем в конце статьи и тут же нечетким, нервным почерком указал адрес и телефон. Прошло несколько дней, а конверт все еще стоял на том же месте. За это время планы немного изменились. Он попытался найти номер телефона Моры в справочнике, но безрезультатно: это был частный номер, не включенный в справочник. Он поспрашивал у друзей, но ни у кого не оказалось его телефона. Номер Моры? Ты с ума сошел. Он затворник. Ни с кем не встречается и не общается. Пишет на печатной машинке, и у него нет электронной почты, пояснил ему один из коллег в редакции.

В итоге, после того как второй план провалился, он решил-таки воплотить в жизнь первоначальный и бросил конверт в ящик. Прошло несколько беспокойных дней. Мой телефон молчал, и в почтовом ящике было пусто. За это время он прочувствовал всю ненадежность почты: как можно предавать что-то личное в незнакомые руки? Именно таким было его ощущение, когда он опускал конверт в темную пасть ящика: он отправлял личное сообщение наугад, отдавая его в чужие руки, на волю чужих людей.

Возвращаясь домой из издательства, он прослушивал автоответчик, но среди сообщений не было того, которое он так ждал. Истекшие дни прояснили решение Ипполита Моры: нет, он не собирался ни писать, ни звонить мне. Обычно его преследовала одна фантазия, это были сотни публикаций, сваленные грудой на огромном заброшенном столе в центре незнакомой ему комнаты.

Я решил прибегнуть к новой стратегии сближения: обойти все места, где раньше когда-либо его встречал. Несколько раз заходил в книжный магазин в одно и то же время. Прошелся по парку Мисионес. Посидел на той же скамье, где однажды, я видел, он сидел, положив ногу на ногу в своей гуайавере, напоминающей доспехи. На деревья опустились сумерки, и море в бухте потемнело. Мора так и не появился. Я устроил глупую слежку из-за угла его дома. Смотрел на балкон и на закрытые окна…

Однажды утром коллега из редакции сообщил ему, видя, как упорно он ищет встречи с Ипполитом Морой, что тот обещал быть в четверг на вечере у Анны Моралес. Постарайся добиться, чтобы тебя пригласила эта прославленная поэтесса. После ироничного замечания коллега посоветовал захватить с собой бутылку красного вина «Сангре де Торо». В просвещенных кругах ходили слухи, что это было единственное вино, которое признавал его идол, и приятель пожелал, чтобы бутылка послужила в качестве посланника.

На память пришло интервью, хранящееся в его архиве, одно из немногих интервью писателя, где Ипполит Мора с удовольствием описывал свойства вина, стимулирующие творческое воображение, и цитировал стихи Бодлера о «вине одиноких и влюбленных», а потом ссылался на собственный опыт, упомянув при этом марку своего любимого вина — именно того, о котором сказал ему коллега.

А как его купить? Приятель мотнул головой, жестом показывая: на деньги, разумеется, на доллары, и хитро усмехнулся. В тот же четверг, за несколько часов до вечеринки, ему удалось заполучить приглашение. Ему пришлось провернуть невероятную, наполеоновскую по размаху кампанию. Он обзвонил кучу народа, прошелся по всем знакомым, разослал письма по электронной почте, направил телеграмму другу, у которого не было телефона и на чье содействие он так рассчитывал. Пожал руку близкому другу поэтессы, с которым едва был знаком и о котором, как он помнил, когда-то отзывался с презрением. Пока он пожимал эту руку с необычайно братским чувством, он восхвалял, полный воодушевления, поэзию Анны Моралес, которую никогда не читал.