Я сегодня выйду попозже, хочу выкурить последнюю сигарету, он так и сказал, последнюю? Поцеловал сына, одетого в голубую школьную форму, — тот задержался, чтобы застегнуть портфель, точно так же, как делал это вчера. Откуда ему знать, что отец сегодня на рассвете (или это было ночью?) почти заглянул в глаза смерти. Еще немного, и мы столкнулись бы с ней лицом к лицу, таинственно сообщал он мальчику, который его не слышал — он разговаривал со слугой. Если бы я вовремя не проснулся, возвысил он голос, но жена высунулась в окно сказать шоферу, чтобы выводил машину. Он надел пальто: в этом доме говори себе сколько угодно, здесь ты никому не интересен. Можно подумать, что тебе самому кто-нибудь интересен! Он приласкал собаку, бросившуюся к нему с такой радостью, что это его растрогало, — не странно ли? Жена, сын, слуги — все были непробиваемы, и только этот щенок учуял опасность своим зрячим носом. Он зажег сигарету и долго следил, как пламя ползет по спичке. Из глубины дома долетел неясный голос диктора, читавшего прогноз погоды. Когда он поднялся, жена и сын уже ушли. На дне чашки стыл кофе. Традиционный поцелуй, полученный им, был так бесстрастен, что он сразу же забыл о нем.
Сеньора к телефону, раздался голос слуги. Он взглянул на него: больше трех лет этот парень здесь, а он о нем не знает почти ничего. Он отрицательно и как бы извиняясь качнул головой — на домашние, мол, дела времени не оставалось. Для окружающих он — преуспевающий бизнесмен, женатый на очаровательной женщине. Та, первая, тоже многого хотела, но у нее не было шарма, а чтобы блистать, чтобы первенствовать, нужен шарм. Фигура. Надо так за собой следить, как будто у тебя каждый день свидание, любила повторять она, смотри, я вовсе не утешаю себя — никакого намека на живот! Утешение было в другом: сладостная беспечность человека, у которого впереди жизнь. А у меня разве нет? Он уронил сигарету в чашку: нет, теперь нет. Сон прервал поток его жизни, поставив сад на его пути. Этот невероятный сон был одновременно так реален, несмотря на лестницу с выщербленными ступенями. Несмотря на шаги лукавого охотника, все ближе, ближе, пока не ляжет на плечо рука.
Он сел в машину, повернул ключ. Левая нога соскользнула в сторону, отказываясь повиноваться. Он попытался поставить ее на педаль, нога осталась неподвижной. Он сделал еще попытку и еще. Главное, не терять спокойствия, не суетиться. Наконец он вытащил ключ. Поднял стекло. Тишина. Покой. Этот запах влажной травы, откуда он? Руки бессильно упали на сиденье. Пейзаж надвигался на него, окутанный сиянием, цвета потемневшей меди, это сумерки или уже светает? Он поднял голову навстречу бледно-зеленому небу с шарообразной луной, увенчанной листьями. Остановился в нерешительности посреди аллеи, устланной темными листьями, что за черт, я опять в саду? Опять? Теперь это был не сон; и он испугался, посмотрев на галстук, который она выбрала для него сегодня. Тронул ствол смоковницы — да, опять смоковница. Двинулся вперед по аллее, еще немного, и появится высохший бассейн. Девушка с источенными водой ступнями все еще не решалась сделать шаг, боясь замочить ноги. Совсем как он, всегда озабоченный тем, как бы не связать себя обязательствами, не подвергнуться лишнему риску. Одну свечку богу, другую дьяволу. Он усмехнулся, глядя на свои раскрытые, как бы предлагающие себя руки, и подумал, что всю жизнь держал их в карманах в отчаянном стремлении спрятаться поглубже. Он успел отойти раньше, чем пушистое насекомое выползло из маленького уха. Не странно ли? Реальность разыгрывала сон в своей пьесе, где память была подчинена составленному заранее плану. Кем составленному? Он засвистел знакомую мелодию, и Христос поплыл в вышине над процессией в своем неприступном гробу. Мать быстро укутала его шалью, уже начинало холодать, ты не замерз, сынок? Все вокруг двигалось быстрее, или это только казалось? Траурная процессия устремилась вперед среди дыма и жара свечей. Дай мне еще хоть один шанс, закричал он. Поздно, потому что Христос был уже далеко.
Скамья посреди сада. Он отодвинул разорванную паутину и между пальцев разглядел тело акробата, запутавшегося в веревках сетки, только нога еще продолжала вздрагивать. Он тронул ее, и нога не пошевелилась. Неожиданно он почувствовал, как рука отяжелела и повисла. Что было делать? Если бы не этот расплавленный свинец, стиснувший грудь, кинулся бы прочь по аллее, нашел бы… Нашел! Радость была почти нестерпима: в первый раз я ускользнул, проснувшись. Теперь я ускользну, заснув. Боже, как просто! Он откинул голову на спинку скамьи, нет, каков хитрец! Обмануть смерть, уйти через ворота сна. Надо заснуть, пробормотал он, закрывая глаза. Из серо-зеленой дымки выплыл первый сон как раз на прерванном месте. Лестница. Шаги. Он почувствовал легкое прикосновение к плечу. И обернулся.
Читать дальше