Лижия Теллес - Рука на плече

Тяжелый запах, поднимавшийся от земли, пронизывал его тем же оцепенением, что и все вокруг. Он чувствовал себя как бы полым. К ощущению легкости примешивалось беспокойное чувство оторванности от земли: если бы сейчас у него открылись вены, из них не вышло бы ни одной капли крови, совсем ни единой. Он поднял с земли листок. Странный сад. Никогда он здесь не был и понятия не имел, как попал сюда. Одно было ясно: с прежней жизнью покончено, потому что произошло нечто. Что именно? Сердце у него забилось. Он так свыкся с повседневностью, без неожиданностей и тайн. И теперь этот сумасшедший сад, вставший на пути. Да еще, кажется, и со статуями? Вон там, это ведь, похоже, статуя?

Он подошел к мраморной фигуре девушки, грациозно подобравшей подол, чтобы не замочить юбки и босых ног. Мраморная испуганная девчушка посреди высохшего водоема осторожно ступала по камням, разбросанным вокруг. Но на маленьких ножках зияли дыры вместо пальцев, размытых еще в те времена, когда возле них плескалась вода. Черная борозда сбегала с самой макушки, пересекала лицо и, округло изгибаясь, исчезала между грудей, полуприкрытых расстегнутым корсажем. Он отметил, что глубже всего борозда была на лице — она почти целиком поглотила левое крыло носа; интересно, по какому закону дождевые струи сбегали именно этим путем, как по водосточной трубе? Он оглядел кудрявую головку, колечки на нежном затылке. Дай руку, я помогу, проговорил он и отшатнулся: пушистое, похожее на паука насекомое выползло из маленького уха.

Упал на землю сухой листок. Он сунул руки в карманы и пошел, ступая с осторожностью мраморной девушки. Обогнул куст цветущих бегоний, постоял возле двух кипарисов (что, однако, могла означать эта статуя?) и свернул на аллею, показавшуюся не такой сумрачной. Обычный сад. И странно будоражащий, как головоломка, в которую любил играть с ним отец: среди прихотливо нарисованных деревьев прятался охотник, чтобы выиграть, надо было его найти как можно быстрее, ну давай, сын, ищи, в облаках, на деревьях, вон там, среди ветвей, это не он? На земле, на земле посмотри, вот этот изгиб ручейка как будто похож на фуражку?

Он стоял на лестнице. Этот странно знакомый охотник подойдет сзади к каменной скамье, на которую я сяду, вон она, уже видна впереди. Чтобы не застать меня врасплох (не выношу неожиданностей), он незаметно подаст сигнал перед тем, как положить руку мне на плечо. И тогда я обернусь. Он вдруг застыл. Внезапная мысль заставила его пошатнуться, теперь он знал. Он зажмурился и съежился, почти коснувшись коленями земли. Как будто сухой листок невесомо лег ему на плечо, но если обернуться, если откликнуться… Он резко выпрямился. Провел рукой по волосам. Казалось, сад наблюдал за ним, молчаливо и изучающе, даже вон тот розовый куст впереди, с мелкими розочками на ветках. Ему стало стыдно. О господи, пробормотал он виновато, как человек, без причины впавший в панику, о боже, какой стыд, ну а если это всего-навсего приятель? Просто приятель? Он принялся было насвистывать и тут же увидел маленького мальчика, медленно двигавшегося с процессией к церкви на страстную пятницу. Христос высился над толпой, колыхаясь в своем стеклянном гробу, подними меня, мама, я хочу посмотреть! Но Он был слишком высоко, как и потом, в церкви, уже освобожденный из своего стеклянного заточения, выставленный для целования руки на помосте, покрытом фиолетовым покрывалом. Скорбь, разлитая на лицах. Страх, сковывающий робкие шаги, — чего же нам ждать, если даже Он?!. Нестерпимое желание, чтобы скорее кончился ночной кошмар и забрезжила заря субботы, воскреснуть в субботу! Но не прошло еще время черных ряс. Время мерцающих свечей и раскачивающихся кадильниц, туда-сюда, пока не иссякнет людской поток. Долго еще, мама? Именно в ту ночь родилось его всегдашнее стремление избегать всего тяжелого и непонятного: удрать на первом же углу, сорвать венок с фальшивыми шипами, сбросить красный балахон и бежать от этого мертвеца, пусть божественного, но мертвеца! Позже он открыл, что процессия двигалась всегда по одним и тем же улицам, и сбежать было легче легкого. Трудность оставалась в другом — бежать от самого себя. В тайной глубине, там, где жил источник жажды, ночь не кончалась, и настоящие иглы рвали нутро, о боже, почему не приходит рассвет? Я хочу, чтобы наконец рассвело!

Он опустился на зеленую от мха скамью. Здесь было совсем тихо и сыро — очевидно, самая глухая часть сада. Он провел кончиками пальцев по мху и ощутил его бархатистость, словно прикоснулся губами. Осмотрел ногти. Наклонился, чтобы снять обрывки паутины с края брюк… акробат в белом трико (кажется, в цирке была премьера?) сорвался с трапеции из-под самого купола, прорвал сетку и плашмя упал на манеж. Тетя сразу закрыла ему глаза рукой — не смотри, милый! — но между затянутыми в перчатки пальцами он видел бьющееся в конвульсиях тело под разорванной сеткой. Судороги постепенно затихли, и только одна нога продолжала дергаться, как у насекомого. Когда тетя уже выводила его из цирка, нога в последнем содрогании стремительно выскочила из разрыва в сетке. Он взглянул на свою онемевшую ногу, попробовал шевельнуть ею. Но оцепенение дошло уже до самого колена. Как будто из солидарности, тотчас же онемела левая рука; бедная свинцовая култышка, подумал он с умилением, вспомнив, что алхимики пытались превратить в золото малоценные металлы, свинец ведь из малоценных? Правой рукой он взял неподвижно висящую левую руку. Бережно положил ее на колено: теперь бежать невозможно. Да и куда бежать, если в этом саду все дороги, похоже, ведут к лестнице? По ней придет охотник в фуражке, вечный житель вечного сада, только я здесь временно. В виде исключения. И если я пришел сюда, то это потому, что скоро умру. Уже? — ужаснулся он, оглядываясь по сторонам, но стараясь не смотреть назад. Головокружение заставило его зажмуриться. Он пошатнулся и попытался схватиться за скамью. Не хочу! Сейчас нет, господи, еще немного, я еще не готов! Он замолчал, услышав шаги, — кто-то медленно спускался по лестнице. Дуновение, легче бриза, казалось, оживило аллею. Это уже за моей спиной, пронеслось в голове. Он почувствовал, как рука медленно потянулась к его плечу. Потом она слегка опустилась, как бы давая знак (такой интимный и вместе с тем такой торжественный): это я. Мягкое прикосновение. Я должен проснуться, приказал он себе, весь сжавшись, это только сон! Я должен проснуться! Проснуться. Проснуться, повторил он и открыл глаза.