Геннадий Головин - Нас кто-то предает

— Нисколько. Во дворец им все равно не попасть. Пусть твои люди поскорее доставят нас в город.

— «Нас»?

— Меня и Сандру. Мы вместе привезли в Кумрат донесение Горгеса.

Сандра выступила из толпы, и Даут обомлел на мгновение:

— Эри… — начал он, но тотчас понял, что обознался. — Боги! Как она похожа на Эрику! — пораженно произнес царь. — Дамдир! — скомандовал он. — Ты проводишь их до Перхлонеса.

Подвели коней. Тимур и Сандра поднялись в седла.

— Я надеюсь на тебя, Далмат! — крикнул Даут. — Любая награда. Какую награду ты хочешь, сын рыбака?

— Никакой! — засмеялся Тимур, а потом с весельем в голосе прибавил, покосившись на Сандру. — Хотя… Ты обещаешь мне отдать в жены вот эту… девушку?

— Обещаю, Далмат! И обещаю быть гостем на твоей свадьбе!

Сандра фыркнула:

— Какое он имеет право? Тоже мне!

— Он, Сандра, великий царь Даут Мудрый! — засмеялся Тимур. — А царское слово — закон!

— Мы этих царей в семнадцатом году… в гробу видали… в белых тапочках…

— В семнадцатом, говоришь? — продолжал веселиться Тимур. — А в каком веке, случайно, не помнишь?

Этими репликами они перебрасывались, скача рядом, следом за Дамдиром.

…И снова — стремительный веселый галоп по долинным дорогам, и снова — мучительное преодоление горных осыпей и узеньких тропок, и снова — торопливым наметом, не теряя ни секунды, скорее туда, в Перхлонес!

Раннее летнее солнце уже освещало им дорогу. Туман косыми седыми крыльями реял в низинах. Горы переливались всеми оттенками синего. Сине-зелено, ясно, свежо и чисто было в мире.

— Ах! — с наслаждением вздохнула Сандра, оглядевшись вокруг.

Они остановились на минуту: Дамдир искал брод.

— Красота какая! — вздохнула Сандра. — Никуда я не хочу. Ни в Перхлонес твой, ни в Москву, ни даже в Монреаль на Олимпиаду не хочу. Останусь вот здесь. Буду только смотреть и дышать. Какой воздух, Тимочка! Прямо клубника со сливками!

Дамдир уже перебрался на другой берег речушки и крикнул оттуда, показывая, где следует перебираться.

— Двинули! — сказал Тимур. — Нам уже машут.

— Ну, двинули… — с вялым капризом отозвалась Сандра. — Ну, машут… А я, может спать, уже хочу… И вообще на утреннее построение наверняка уже опоздала.

Они подскакали к Черной Мельнице.

Стоя невдалеке от слива, уже спешившись, Дамдир, перекрикивая шум льющейся воды, говорил Тимуру:

— Я буду здесь, знай. Если буду нужен, пришлешь сказать: «Змея и Роза». — Затем трудно улыбнулся и коснулся одежды Тимура: — Мы благодарны тебе, знай. Великий День Возвращения… ты приблизил его. Ты и…

Он никак не назвал Сандру, только посмотрел на нее добрыми, вмиг повеселевшими глазами.

Тимур с Сандрой карабкались вверх по тропинке, к городу.

Вдруг требовательный, жалобный и обиженный крик раздался у них за спиной.

Следом за ними, явно не поспевая, торопился котенок.

— Мурзила! — восторженно возопила Сандра. — Бедненький ты мой! Вот! Весь мокрый даже… Какие мы с тобой все-таки редиски, Тимур, оставили мальчика ночью одного!

— Сам виноват, — хмуро отозвался Тимур, ревниво косясь на ласкаемого котенка. — Шмыгает, как дурак. Отсюда — туда, оттуда — сюда. Уследишь за ним, как же…

— Теперь я тебя никуда не отпущу! — сказала Сандра котенку, который, конечно же, уже мурчал у нее на руках. — Даже плавать вместе со мной будет. Понял?

— Гляди! — прервал ее Тимур. Утренний ветерок уже почти разогнал туман в низине, откуда они выбирались. На месте Черной Мельницы чернели руины.

— А что же это все-таки было… с нами? — тихо и пораженно спросила Сандра.

— То и было, о чем я тебе рассказывал.

— Хорошо хоть пончо оставили! — неожиданно переключилась Сандра. — Аккуратненько можно заштопать… — Затем, вспомнив, откинула полуоторванный лоскуток с груди, обрадовалась: — Уй! Смотри, Тимур! Уже заживает!

С полуомертвелым, жутковатым лицом Тимур шагнул, наклонился и поцеловал, вернее ткнулся губами в уже рубцующуюся рану чуть ниже ключицы Сандры.

— Бац! — совсем не оскорблено и нисколько возмущенно воскликнула девочка, стукнув для порядка Тимура по голове. И тотчас обомлела: — Тимочка! Что у тебя с головой?!

— Что с головой? — обиженно отозвался Тимка. Бьют по голове.

— Ты ж седой совсем! Это, наверно, от этого… И вдруг взволновалась: — А у меня? Посмотри. У меня тоже?

— Ты рыжая. У тебя не заметно.

— Сам рыжий! Я платиновая.

В волосах у Тимура и в самом деле гораздо прибавилось седины за эту ночь. Это особенно было заметно, когда он стоял на берегу бухточки, глядя вслед уплывающей Сандре, а утреннее солнце освещало его.