Владимир Файнберг - Кавказ без моря

С другой стороны, они запросто могли это сделать и, не устраивая столь головоломные глупости.

«Фантазитор, — порой говорила мне покойная мама. — Ты фантазитор».

«Волга» подчаливает к мокрым ступенькам Главпочтамта, на которых и сейчас, в дождь, как всегда, кучкуются какие‑то тёмные личности. Хасан — водитель приписанного ко мне «газика» на днях сказал, что это — торговцы наркотиками, навсегда подкупившие местную милицию.

…Надо же, в очереди к окошку, где выдают корреспонденцию до востребования, передо мной оказывается очень старый актёр местного драмтеатра, которого я видел как раз сегодня, во время проб на роль одного из преподавателей ПТУ. На нём длинный красный шарф, хлипкая синтетическая куртка, джинсы, заправленные в резиновые сапоги.

Обернулся. Узнал меня, в сущности, непонятную ему личность. Торжественно снимает с головы широкополую велюровую шляпу. Наверняка взятую из реквизита. Низко раскланивается. Потом, заполнив бланк извещения о денежном переводе, показывает его мне и громко сообщает чуть не всему залу:

— Раз–два–три–четыре–пять, вышел зайчик погулять!

Невольно замечаю — получает он двенадцать рублей пятьдесят копеек…

— Есть на что вздрогнуть, коллега! — подмигивает он мне, шикарным жестом запахивает шарф вокруг горла, низко нахлобучивает шляпу и направляется в дождливый вечер.

А я, всю неделю попусту приходивший сюда по несколько раз в день, узнаю, что письмо для меня есть, вот оно в руках строгой, как судьба, почтовой кавказской старушки с бородавкой на носу, но она не отдаёт его, потому что именно сегодня я забыл взять у администраторши гостиницы паспорт.

— Без документов не выдаём, — заявляет она и прячет драгоценное письмо обратно в один из длинных ящиков с торчащими буквами алфавита, — несите паспорт!

Сзади уже волнуется очередь. А я мысленно взываю: «Господи, Иисусе Христе, спаси меня во имя Отца Твоего небесного… Сделай так, чтобы сжалилась, отдала…»

Вслух же говорю:

— Миленькая, пока буду бегать за паспортом, вы ведь закроетесь. Кроме меня письмо никому не нужно. Ну, пожалуйста!

Сжалилась. Отдаёт. Тоненькое. Оно тоненькое на ощупь. Неужели там опять ничего нет о моей судьбе? Почему о моей? О нашей. Общей!

Отхожу в сторону к будкам междугородних автоматов, чтобы скорее вскрыть конверт. И — не решаюсь. Расстёгиваю плащ, прячу письмо в боковой карман пиджака.

Вдруг в этот момент на головокружительную долю секунды и я, и этот мой жест, и телефонные будки, и весь обшарпанный зал с его окошками, к которым стоят очереди, даже старая работница почты с бородавкой на носу — все это уже доподлинно было, было когда‑то давным–давно… Хотя я в этом городе впервые.

— Куда все же едем? — спрашиваю моих спутников, когда машина трогается с места.

— В обком, — отвечает водитель. — Только что дважды связывался по телефону–автомату с Шамилем Аслановичем, тот звякнул Второму. Вам обоим выписаны пропуска в спецстоловую. Сможете приходить утром с восьми до десяти, в обед с двенадцати до двух и вечером с восьми до десяти.

— Райское место открыто для нас и в выходные! — добавляет Вадим. — Гут! Зеер гут!

— А вас туда пускают? — зачем‑то спрашиваю водителя.

Тот оборачивается со странной ухмылкой.

— Обедаю в другом месте.

Воспринимаю его ответ, как скрытую угрозу…

Подъезжаем к обсаженному красивыми, почти кремлёвскими елями белому зданию обкома партии. В свете неоновых фонарей видно, как скатываются по хвое сверкающие капли дождя. Гладкой асфальтовой просекой подъезжаем к боковой пристройке, соединённой с основным зданием стеклянным переходом. Там внутри видны пальмы, папоротники, ка- кие‑то цветущие растения в кадках. За открывшейся дверью у столика перед раздевалкой стоит милиционер. Глянув в список, выдаёт нам обоим готовые пропуска на целый месяц — до десятого декабря.

Водитель прощается, говорит, что должен ехать к шефу. Тот ещё на студии.

— А мои огурцы?! — кидается вслед Вадим. — Забыл пакет на сиденье!

И вот, раздевшись, одиноко сидим в продолговатом зальчике за покрытым белой скатертью столом. Посреди в вазочке свежая ветка аспарагуса. Вадим нацепил очки, вчитывается в поданное молоденькой официанткой меню.

— В холодных закусках есть язык! Отварной! — сообщает он и заговорщицки обращается к официантке. — А нельзя ли, красавица, его нагреть, залить взбитыми яйцами?

— Уже поздно. Наша шеф–повар собралась домой.