Владимир Файнберг - Откровенные записи Кости Хубова

— Никуда не поедешь! Вот сто евро. Завтра с утра купишь в подарок плеер, диски с поп–музыкой. Скажешь — от тебя.

— Деньги у меня есть.

— Откуда?

— Недавно заработал на больных.

— Почему не отдал в общую кассу? Неужели не видишь, как тяжело мне содержать сына?

— Зина, с паразитизмом Вани пора кончать. Ты развратила его до мозга костей.

— На себя посмотри! Сам вечно паразитируешь на женщинах. Пожалел Ванечке пиджак, который я же тебе и купила.

Так она припёрла меня к стенке. Мне нечего было сказать.

Навалилась гнетущая тишина, которая могла кончиться только взрывом.

Уверен, в каждой семье бывает такая минута. Ждёшь, чтобы ворвалось что‑то внешнее, смело эту проклятую тишину, когда люди или убивают, или доходят до самоубийства.

К счастью, грянул звонок телефона. Я подумал, один из Ваниных приятелей. Но это звонил Евсей Абрамович. Звал сегодня же в гости.

В одиннадцатом часу вечера я шел от Евсея Абрамовича так знакомым мне Чистопрудным бульваром к метро, чтобы вернуться в свой дом. В котором хозяйничали чужие люди. Который переставал быть моим.

Дождик сбивал последние листья с деревьев. Свет фонарей зыбко отражался в воде пруда.

Я не спешил. Идти было некуда.

Не очень‑то долго пробыл я в гостях. Евсей Абрамович был один. Жена и дочери ещё до моего прихода ушли в театр. Стали заправскими москвичками. Но стол был накрыт с угощениями, тортом.

Я надеялся, что расскажу о своей беде, о том, что меня хотят выселить из собственной квартиры.

Он начал с того, что недавно вышел на пенсию, лишь несколько раз в месяц консультирует в Гематологическом центре.

За чаем вдруг спросил:

— Послушайте, Костя, в Евангелии сказано, что Христос накормил сотню, чуть ли не тысячу людей двумя «рибками». Вы в это верите?

— Не знаю… Для Бога ничего невозможного нет.

— Помните, вы избавили меня от зубной боли? Костя, а могли бы вы вылечить человека от рака желудка?

— Не знаю, не пробовал.

— Раввин, к которому я ходил в Еврейский центр изучать Тору, Пятикнижие Моисеево, два месяца назад умер от рака желудка.

— Евсей Абрамович, неужели вы, профессор медицины, поверили в Бога?

— На старости лет вернулся к вере моих иудейских предков. А что? — спросил он как‑то по–детски. — Считаете, лучше стать христианином? Хотелось бы поговорить с таким человеком, как Александр Мень.

— Мне бы тоже хотелось.

…Казалось, наступила глубокая ночь. Дождь всё так же лил. Чистопрудный бульвар был пуст.

Спрашивается, зачем Евсей Абрамович звал меня к себе?

За город к отцу ехать было уже поздно.

Я брёл, видел впереди, за памятником Грибоедову, торопливо мелькающие в фонарном свете фигурки людей. Чуть не упал, наступив на развязавшийся шнурок кроссовки.

Если бы я не остановился, не нагнулся, завязывая его, и одновременно размышляя о путаном религиозном разговоре, который неожиданно завёл Евсей Абрамович, не смогло бы случиться то, что произошло в метро через какие‑то две–три минуты.

Судьба словно придержала меня для того, чтобы безошибочно точно нанести удар.

Я стоял на эскалаторе, безвольно ехал вниз. Думал о том, что так же безвольно увлекаем равнодушным механизмом жизни…

В эту минуту слева, на эскалаторе, поднимающем пассажиров к выходу, увидел растущую фигурку худой простоволосой женщины. Лишь после того, как мы поравнялись, и нас стало разносить, её вверх, а меня вниз, словно в сердце толкнуло.

— Луиза! — заорал я на всё метро. — Жди меня наверху!

Перебежал на другой эскалатор, перешагивал через его

вздымающиеся ступеньки, уверенный в том, что я не ошибся. Это была она, Луиза. Постаревшая, она молча смотрела на меня. С ужасом. Словно не узнавая.

— Луизочка, да это я. Костя. Хубов.

Обнял. Прижал к себе. Погладил по щеке. Увидела обручальное кольцо на моём пальце. Отстранилась.

Продолжая почему‑то с ужасом глядеть на меня, промолвила: — Костя, у нас с тобой ребёнок…

— Да ты что?! Мальчик? Девочка? Ну, Луизочка, говори же. Скажи!

— Мальчик…

— Мальчик! Сколько же ему сейчас лет?

— Нисколько. Он умер, Костя.

Вот что уготовила мне судьба, подстроив эту встречу.

Вышли из метро под дождь. Это кстати, что он был. Потому что мы оба плакали, пока я провожал Луизу к каким‑то её знакомым и она рассказывала, как наш мальчик, которого она назвала Костей, умер от дифтерита полтора года назад. Шести лет.

Её мать–фотограф умерла ещё раньше. Луиза переняла профессию матери и теперь прилетела из Омска, чтобы взять у этих знакомых какую‑то ненужную им широкоформатную фотокамеру. Должна была завтра улететь обратно из Домодедова.