Владимир Файнберг - Patrida

— Caro mio [148] Дорогой (нтал.). , я посетила для тебя церковь, видели вместе с тобой патера Йоргаса. Finita! [149] Кончено! (итал.)

— Лючия, нельзя, глупо, примитивно судить о церкви по частностям. Мало ли что! Церкви во все века было трудно. Недостойные люди часто компрометировали её. Наше государство ставило туда своих шпионов священниками. Однажды под Архангельском видел в школьном классе парты, сбитые из старинных икон… Беда. Трагедия. Но она не имеет никакого отношения к Богу.

— Ты мне идеальный мужчина, — Лючия обвила рукой шею Артура, прижала его к себе. — Если б не был такой же глупый, как те, кто верит в эту легенду… Как бы мне было нетрудно и просто с тобой! Нет, не говори ничего. Твой убитый патер был ловкий пропагандист, заразил тебя этой любовью к Богу… — она расстегнула верхнюю пуговицу его рубахи, поцеловала в горло, потом стала быстро расстёгивать остальные Артур рванулся из её рук.

— Теперь мама научит не только заниматься любовью. Помогай мне вести дело. Будешь утром писать свой манускрипт, потом буду учить работать с компьютером, со счетами. Должен знать — прогнала Филиппа и Поппи вместе с их Микаэлом. Завтра улетают в Афины, оттуда в Брюссель.

— Лючия! Мне казалось, эти люди любят тебя. Думал, вы — одна семья. Как ты могла?

— Звонила Фанасису, был любезен прислать агента. Тот уже составил смету. Чтобы сделать ремонт, должна отдать четыре тысячи долларов. Сейчас снова нужно ехать туда, там ночевать, утром придут рабочие.

— Конечно, не моё дело, но ты говоришь — у тебя двадцать семь миллионов… В этом масштабе что такое четыре тысячи? Выгнала стариков, может быть, сломала им жизнь.

— Не говори — «не моё дело». Должно быть твоё дело! И отель. И ферма. Будешь либералом в бизнесе — не сможешь выжить. Бог твой тебе не поможет.

— Ты ведь, вроде, против капитализма. И такая метаморфоза! Есть третий путь. У меня, по моим грехам, не хватило сил приблизить тебя к Богу. Но это не значит, что ты можешь насмехаться над моей верой, над моим батюшкой…

Артур поднялся в свою комнату. От того состояния, в котором он пришёл, следа не осталось. За окном стал накрапывать дождь.

Папка с рукописью сиротливо лежала на секретере. «Какое у меня здесь будущее? — думал Артур. — Никому это не нужно. Манускрипт… Мотаться, как маятник, между виллой и домом Манолиса…»

Часа через полтора расслышал, как зафырчала машина — Лючия уехала в отель.

Он бросил рукопись в сумку, спустился в гостиную и увидел на столе листок. Это оказалось так и не уничтоженное московское письмо. Строчки «Не возвращайся. Тебя могут убить» были теперь жирно обведены красным фломастером.

Артур сжёг письмо над кухонной раковиной, надел куртку, с сумкой в руке вышел под дождь. Поднимаясь к шоссе, оглянулся на виллу. Понял, что видит её в последний раз.

«Но ведь и там, в России, теперь дарвиновская борьба за выживание, как у зверей, — думал он, шагая по мокрому асфальту. — Там моя рукопись, может быть, тоже никому не нужна. Кто её там прочтёт? Кто напечатает?»

Хоть дождь был тёплый, Артура стало познабливать. Сейчас он согласился бы, чтоб его подвезли. Как на зло, попалось лишь несколько встречных автомашин с прицепами, гружёнными досками, бочками с краской. Островитяне готовились к приёму туристов.

«Хочет, чтоб стал таким же хозяином, считает глупцом, поверившим в легенду… Утрёмся. Не привыкать!»

Уже не вокруг строчек письма — вокруг себя видел он обведённый кровавым цветом овал.

Подходя к дому Манолиса, разглядел на противоположной стороне улицы стоящую под выступом балкона Марию и счёл эту встречу даром Божьим.

Старуха явно высматривала, дома ли он.

Заметив Артура с его слипшимися от дождя волосами, укоризненно покачала головой. Он обнял её за плечи, повёл к калитке. Чёрная штопаная кофта Марии тоже была мокрая.

Он ввёл её в нижнюю комнату, усадил за стол и обратил внимание на плоскую пластиковую сумочку, из которой она стала вынимать такой же плоский бумажный свёрток.

— What does it mean? [150] Что это значит? (англ.)

Мария аккуратно развернула бумагу и подала вязаную подушечку. Два красных петушка на жёлтом фоне. Это был образец греческого национального искусства. Жестами изобразила, что вязала сейчас, теперь, ночами.

— Эвхаристо, — Артур вдруг понял: этот бесхитростный подарок — лучшее, что останется у него на память о Греции, об этом острове в Эгейском море. Представил свою московскую квартиру, то, как он спит на этой подушечке–талисмане…