Владимир Файнберг - Про тебя

«Икарус» подчаливает к бровке тротуара.

Я перекидываю через плечо ремень сумки и вслед за всеми схожу на немецкую землю.

Не поспал всего одну ночь, и вот весь день насмарку. Красивейший день. Утром обратил, наконец, очередные двадцать долларов в марки на обменном пункте нюрнбергского железнодорожного вокзала. Пошел наугад подземным переходом — целым торжищем под землёй, поднялся на свет Божий к мосту через ров и, пройдя под аркой средневековых ворот, оказался здесь — в старом городе Нюрнберге, славном городе Нюрнберге, где сплошь пешеходные зоны. Разноцветные толпы туристов вольно гуляют посреди улиц мимо нарядных магазинов и кафе. Откуда‑то всё время звучит музыка.

Я прошёл этот старый Нюрнберг из конца в конец, проголодавшись, купил длинный сэндвич с креветками и прочими дарами моря в рыбной лавке под открытым небом. А потом мыл пахнущие морем руки под струями фонтана и там же обмывал тяжёлую кисть жёлтого итальянского винограда. «Земной рай», — как сказала Надежда нашему водителю Вахтангу.

Знаешь, когда‑то в юности бессонная ночь не отбрасывала своей тени на день. Теперь же чувствую себя разбитым. Весь этот рай воспринимаю, борясь с дремотой.

Верхние этажи чудесных старинных зданий освещены ласковым закатным солнцем. А здесь, внизу, уже сумрачно. На столиках уличного кафе затеплились фонарики–свечи.

Сажусь за первый же столик. Кладу на белую скатерть пакетик с покупками. Заказываю подскочившему кельнеру кофе. До семи вечера — времени, когда за мной на площадь, где вчера остановился наш «икарус», приедет Фриц, остаётся полчаса.

Все моё военное детство прошло в ненависти к «фрицам». Так тогда называли всех фашистов, всех оккупантов — «фрицы»!

Этот человек усадил меня вместе с пузатым сатиром и Ниной Алексеевной в «мерседес», отвёз по ночным улицам сначала в пригород, где сомнительная парочка была высажена у обвитого плющом двухэтажного дома. У входа гостей из России уже ждал местный христианин. К моему изумлению он оказался толстым, добродушным китайцем в смокинге, хозяином ресторана, только что вернувшимся с работы.

А мы, оставшись вдвоём, поехали дальше узкими просёлочными дорогами то среди холмов, то среди лесной чащобы. Фриц внешне похож на Георгия: очки, седеющая бородка, неразговорчив. Мой, всплывающий из глубин памяти школьный немецкий, да убогий запас английских слов все же позволили выяснить, что Фриц инженер, химик, что ему тридцать восемь лет. Что дома нас ждут с ужином его жена и ребёнок.

Упоминание об ужине несколько ободрило меня.

И все же мне было не по себе. От одного его имени. Его неразговорчивости. Да и лес вокруг стоял мрачный, ночной.

Сейчас, сидя за столиком этого уличного кафе, я думаю о том, что, если бы знал, с чем судьба намерена столкнуть меня, я бы постарался любым способом избежать этого.

С другой стороны, что я мог сделать? Я уже не знал, где нахожусь, где город, где наш «икарус». Как пленник сидел в «мерседесе» рядом с Фрицем. Как под конвоем вышел из машины у входа в трёхэтажную белую виллу, освещённую мягким светом луны.

Потом это, скажем прямо, трусливое настроение подрассеялось. Тем более, жена Фрица Патрисия, оказавшаяся француженкой из Страсбурга и мальчик лет семи Жак ждали нас за уже накрытым в гостиной столом.

Когда я увидел этот стол, празднично уставленный тарелками с паштетами, копчёностями, салатами, сырами, бутылками вина, и осознал, что все это приготовлено ради меня — доселе неизвестного им человека из России, я был, сам понимаешь, тронут.

Обычно, если приходится молиться на людях, я молюсь про себя. Боюсь актёрства, показухи, фальши. А тут я, полный благодарности, стоя у стола, стал читать «Отче наш». Знаешь, будто не я, а что‑то самое светлое во мне само изливалось в молитве…

Хозяева сидели притихшие. Даже мальчик Жак.

Когда я садился за стол, единственное, что меня снова насторожило — быстрый взгляд Фрица из‑под очков. Это был странный взгляд, словно выпадающий из всей благостной атмосферы встречи.

…То, что у меня есть передышка, то, что сейчас я сижу в этом кафе, вспоминаю и пересказываю тебе случившееся вчера, почему‑то кажется очень важным. Боюсь что‑нибудь упустить. Но, видимо, спокойно сосредоточиться мне в этом незнакомом городе не дано. Из праздной разноязычной толпы, плывущей мимо столиков, отделяются две фигуры, направляются ко мне. Это Георгий в несколько неожиданном сочетаний с пузатеньким сатиром.