Владимир Файнберг - Все детали этого путешествия

— Извините, все уже разошлись по домам, — объяснил единственный сотрудник министерства, молодой парень, встретившийся в коридоре. — У нас штат всего четырнадцать человек, включая министра. Что ж вы не позвонили заранее? Мы бы забронировали вам номер. Где вы хотите остановиться?

— Если можно, в гостинице «Абхазия». В своё время я прожил в ней целую зиму.

— Она на ремонте. Хотя давайте попробуем. У меня там знакомая администраторша.

К моему удивлению, сотрудник по фамилии Гогуа надел тёплую зимнюю дублёнку и меховую шапку.

— Вам не жарко? — спросил я, когда мы вышли на улицу. — Сейчас, наверное, градусов восемнадцать...

— Конец октября, осень, — важно ответствовал Гогуа. — На Чукотке уже мороз.

Да, Гогуа был типичным представителем этого города, где высшим шиком было похвастаться новой богатой одеждой, все устремления сугубо материальны, а главной целью любого парня — жениться на москвичке.

По дороге к гостинице Гогуа неоднократно встречал знакомых, останавливался посреди тротуара, подолгу говорил с ними.

— Нужные люди, понимаете. Надо поприветствовать, иначе обидятся.

Пока он беседовал с очередным знакомым — одутловатым, страдающим одышкой толстяком в тесном джинсовом костюме, я увидел на уличном лотке фрукты, купил целлофановый пакет коричневых груш бэра, бросил в сумку.

Наконец подошли к белому округлому зданию гостиницы «Абхазия», стоящему на приморской набережной. Все вокруг было перекопано. Внутри, в пустом вестибюле высились помосты для маляров.

— Дайте ваше командировочное удостоверение, паспорт и обождите, — сказал Гогуа, направляясь к стеклянной загородке, за которой сидела администраторша.

Минут двадцать я слонялся по вестибюлю. Усталость от командировки стала наваливаться, захотелось спать.

— Вот ключ от номера на третьем этаже, — сказал, подойдя, Гогуа. — Гостиница, как я уже говорил, не работает. Есть только один трёхкомнатный для иностранцев и один номер — броня КГБ. Там сейчас никто не живёт. Вас поселили на двое суток с обязательством выехать по первому требованию. Давайте отнесём вашу сумку. Придется вести вас ужинать в «Рицу», здесь ресторан закрыт.

Я поблагодарил Гогуа за заботу, отказался от ужина и, уговорившись с ним завтра, в пятницу, поехать по лесным хозяйствам, поднялся по лестнице на третий этаж.

В номере было сумрачно. Включил свет, заперся, огляделся. Роль окна выполняла балконная дверь, вместо письменного стола у кровати стоял круглый столик с телефоном. Ни ванны, ни душа. Из крана умывальника сочилась тощая струйка холодной воды.

Я достал из сумки целлофановый пакет, вымыл одну из груш и, сбросив плащ, рухнул на постель. Даже не было сил съесть грушу, снять куртку. Чувствовал себя полностью обес-точённым.

Шел только седьмой час вечера. Еще можно было выйти в город, с которым у меня было столько связано.

Внезапно я осознал истинную причину своей обесточенности: все друзья, знакомые или уехали отсюда, или же давно оборвали связь со мной, человеком безвестным, никакого интереса и выгоды не представлявшим... Некуда было идти в этом городе. Разве что подняться на гору, которая в своё время называлась горой Сталина, где был ресторан и где когда-то меня едва не убили.

...В ту зиму я жил в Сухуми у человека, которого считал самым близким другом. Оба писали стихи, обоих не печатали. Будущее не сулило никакого просвета. Тем не менее мы были молоды, беспечны. Верили, что все лучшее впереди.

Однажды в середине марта, когда уже сильно припекало солнце, когда на набережной появились продавцы весенних цветов, оба сидели на скамье, любуясь морем, как раз тут рядом, против гостиницы «Абхазия». Мимо нас прошла девушка. В чёрных волосах её была приколота красная роза. Девушка прошла раз, другой. Затаив дыхание, мы следили за ней как за олицетворением соблазна.

То, что она присела рядом на скамью, показалось чудом. Я сорвался с места, купил неподалёку мокрый букетик фиалок и, потрясённый собственной храбростью, вручил красавице.

К моему удивлению и радости, та благосклонно приняла дар и не стала отказываться от приглашения пойти погулять по весеннему городу. Приятель, который, не проронив ни слова, присутствовал при завязавшемся знакомстве, наотрез отказался составить нам компанию.

Молча проводил до первого перекрёстка и отстал.

Улицы уводили все дальше от моря, мы поднимались в гору мимо зацветающих кустов мушмулы. Пролетела первая пчела. Девушка доверчиво взяла меня под руку. Ее звали Лола.