Юлий Крелин - Любовь. Бл***тво. Любовь

— Здравствуйте, Илана Владимировна.

— Здравствуйте. — А теперь больше растерянность, чем испуг. Хотя… — … Поз…познакомьтесь… Доктор… Ефим Борисович. Григорий Анатольевич… Мой муж.

Ефим Борисович чуть поклонился и протянул руку. Григорий Анатольевич, видно, замешкался, что-то уронив, и нагнулся, поднимая какую-то бумажку, не заметив протянутой руки. Ефим разглядел — это был пригласительный билет, по-видимому, на этот же вернисаж, откуда только что вышел он.

Илана молчала, то ли выжидая начала разговора, то ли собираясь начать прощаться. Ситуация неловкая.

— Как наша больная, Илана Владимировна? — Спасительный, обычный для докторов, повод начать разговор. Не говорить же: «Какая хорошая погода. Конечно, в такую погоду приятно погулять». И вообще, какую же больную имел ввиду Ефим Борисович?

Илана тоже доктор, поэтому и ответила вполне профессионально:

— Спасибо. Благополучно. Не жалуется.

Вмешалась третья сила: А может, и первая:

— Кто, Иланочка? У вас общие больные?

— Да нет… — Илана чуть помолчала, как бы вспоминая имя больной, но, на самом деле, скорее всего, придумывая. — Доктор…

Ефим Борисович, имея больший опыт, чем Илана, нашёлся быстрее, хотя… Ведь, кто ж её знает, что она говорила. Так можно поставить её в неловкое положение.

— Я об Ашхен Кареновне.

— А, понял. Вы тот хирург, что оперировали нашу Ашхен? Очень рад. Очень рад. Приятно познакомиться. — Григорий Анатольевич протянул руку и они утвердили знакомство рукопожатием. — Тогда мне всё понятно. Имя ваше почему-то не произносилось. Страна должна знать своих героев. Спасибо вам.

— Большого героизма тут не было.

Илана переводила глаза с одного на другого. Молчала.

— Ну, как же, Ашхен мне говорила, что вас под вечер уже поймали. Вы уже домой уходили. В свободное время своё — значит уже героизм. Ашхен говорила, что вы дружите с Иланой. А имя не называла.

— Да мы с коллегой часто пересекаемся на почве человеческих недугов.

Ефим Борисович начал осваиваться с двусмысленной ситуацией. Илана молчала. Наверное, боялась сказать что-либо неточное. Не было у неё подобного опыта.

— Недуги, болезни, борьба с ними, в наше время важная и прочная основа для человеческих контактов.

Илана молчала.

— Да, конечно. Особенно в моём возрасте. Илана Владимировна обещала, что, когда придёт моё время, она возьмёт на себя бремя борьбы с моими старческими недугами.

Илана молчала.

— Вы не производите впечатление страдающего старческими недугами. — Григорий Анатольевич засмеялся. — Вполне мужчина в соку. Никак не старик. — Илана молчала. — Что ты молчишь? Я прав, Илечка?

— Хм. Как интересно вы создали это уменьшительное. Что-то вопросительное: или?

— Вопросительность имени этого мне в голову не приходила. Ефим Борисович, вы у Ашхен были? Или у нас? Наши квартиры на одной площадке. А она как раз сегодня говорила, что хотела бы вам показаться. Сам Бог нас сегодня воссоединил. Если вы свободны, может, сейчас и поедем.

— Гриша, нельзя же так, не предупредив Ашхен. Может…

— Если можно, чуть позже. Я отвезу даму, с которой я был на выставке и приеду.

Илана молча пожала плечами. Доктор видел — муж нет. Доктор пренебрёг пожатием. Муж на бумажке записывал адрес. И стал объяснять подъезд к дому. Ефим Борисович дом знал, а квартира была ему неизвестна. Он взглянул на Илану. Показалось, что выступили слёзы… Да, нет… Показалось. А может, ему этого хотелось… Может. Ждал.

Илана с мужем уехали, а вскоре и Лена подошла.

— Ты чего какой не такой?

— С любимой встретился.

— С Иланой?

— Откуда ты знаешь про неё?

— Да все знают. Секрет Полишинеля! И от этого такое лицо? Знаешь…

— Не надо Лена…

— Что не надо-то! Ну, давай, давай. Страдай, тюфяк. — Лена резко развернулась и пошла. Он не стал догонять.

Бензин не жалел. Проехал по всему Садовому кольцу. Прокатал время. Остановился на прежнем месте.

Ехать — не ехать. Как быть или не быть. Уже сколько раз за последнее время он воздвигал альтернативность бытовых проблем на уровень гамлетовских. Собственно, не бытовых — любовно-сексуальных. А что может быть выше в нашей повседневной жизни? Что строит жизнь? Не подготовка же к войне. «Любовь, голод, тепло. — Подумал он, почувствовав аппетит и с надеждой, что раз позвали, значит накормят. — Познабливает. Это-то от нерва».

Ещё недавно в ожидании Иланы он ни о какой еде и думать не мог. Все нутро его заполнялось ожиданием. А сейчас есть захотел. Холодно стало. Любовь… не ослабла, но как-то переиначилась. Появился муж, и в душе родилась какая-то игра. Это не чистая любовь безо всяких примесей. Так было. Игра — политика. Чувствовал ли он сам это? Он стремился сохранить дружбу с ней в любом качестве. Не терять же её полностью. Для чего жил, если любезные душе его люди будут уходить лишь в память?