Юлий Крелин - Любовь. Бл***тво. Любовь

Естественно, они сидели рядом. «Дина» — лишь только оказались рядом в соседних креслах, как, разумеется, они назвались друг другу. Но уже к концу спектакля стало понятным, что легкой интрижкой не обойтись. Дина знала больше его. Во всяком случае, в том, что касалось театра. Она сообщила ему, что этот спектакль поставил Яншин, игравший в старом спектакле Лариосика. Что, по-видимому, он, в основном, скопировал тот старый мхатовский спектакль. Что здесь Лариосика играет молодой провинциальной актёр Леонов. Что он, скорее всего, копирует с подачи Яншина его Лариосика. Что Леонов подаёт большие надежды. Последнее было сказано несколько свысока по отношению к молодому артисту. Но на вопрос о том, что делает Дина днём, работает ли и кем и где, узнал, что всего лишь преподаватель немецкого языка в институте. А вовсе никакая не критик, не редактор, не имеющая никакого прямого отношения к творческим, как теперь бы сказали, тусовкам.

Ефим вызвался проводить, Это было рискованное предложение: он страсть, как не любил дальних провожаний, но выяснилось, что живут они сравнительно недалеко друг от друга. Это легче подвигло его на начало любовной игры. Так же в процессе недолгого маршрута выяснилось, что живёт она временно одна — родители работают где-то в другом городе. «Тебе удача, парень» — сказал он себе. Для первого раза они не долго торчали у подъезда. Но ушёл он с записанным телефоном. «Как-нибудь позвоню» — легкомысленно подумал он, уходя. Ан, нет. Уже на следующий день, он не мог дождаться окончания операционного дня, чтоб набрать полученный номер. А вот и никто не подходил. «Ну, конечно. Она же работает». Он звонил и звонил, пока, наконец… «Добрый день, Дина. Это Ефим. Я не рано?» «То есть? Как это рано? Я уже с работы пришла» «Я имею в виду, не рано ли, в смысле, на следующий день после нашего знакомства». Смеётся. Ефим начал удачно. «В этом смысле, пожалуй, ну скажем, не страшно». «Надеюсь, что нестрашно. У меня нет и в мыслях вас пугать, страх нагонять». Опять смеётся. Может, удача. А может, не хочет расстраивать. Или наоборот — поощряет. Последнее в думах отобрать предпочтительнее. А потому: «А как бы сегодня нам повидаться? Есть соображения, пожелания?» «А у вас?» О! Это уже успех. «Перед нами Москва. Кино, театры, концертные залы…» «Ефим, вы, пожалуй, разгулялись. Или вы имеете такие связи, что живёте в бездефицитном мире?» «Увы». «Тогда и нечего гусарить. Кстати, рестораны, пожалуйста, даже не предлагать. Это я заранее». Это тоже удача. Рестораны он бы, пожалуй, и не потянул со своей докторской зарплатой, а коньячно-конфетные гонорары годятся только при походе в гости в виде почтительного подношения принимающим хозяевам. «Ефим, я устала сегодня. Если хотите, пожалуйста, приходите ко мне». На такую удачу он и не рассчитывал. Но она спокойна и откровенна. Безобразия здесь ему, явно, не обломятся. Слишком молода, слишком интеллигентна, слишком часто говорит «пожалуйста». Да, в то время это казалось сдерживающим нормальные человеческие порывы. Да и не эротические вожделения в этот раз были основным в желании повидать эту неожиданную театралку. К тому же ещё и не наступила, так называемая сексуальная революция, то есть революция женской эмансипации. Ещё действовало представление, будто «в СССР секса нет».

А что взять? А что у него было? Только и есть, что коньяк. Красиво, но к молодой интеллектуалке…

Они чинно сидели. Попивали кофе с коньяком. Говорили, так сказать, об интеллигентном. У Ефима постепенно заволакивало глаза. Дина была красивее, чем это было вчера или даже в первые минуты сегодняшнего свидания. Речь зашла о Пастернаке и Маяковском. Ещё не было скандала с «Доктором Живаго». Ещё никто не ругал Пастернака с трибун. Но для среднего полу — или чуть недоинтеллигента Пастернак был эдаким затенённым официальным неодобрением поэтом. Ну не оплёванная Ждановым Ахматова, но и не Маяковский — лучший советский поэт по определению Сталина. А потому тот тоже был затенен, но прямо с противоположных высот — официальным одобрением. Это были весьма поверхностные суждения о писателях и поэтах людей, более или менее далёких от мира литературы и искусства. Ефим в этом разговоре не был на уровне своей собеседницы.

Говорили вообще о современной поэзии. В какой-то момент Дина заговорила о Тарковском. «Люди вашего поколения и не знают такого поэта» — покровительственно кинула она словечко и мазнула глазом по Ефиму. У него аж дыхание перехватило. Стали выяснять возрасты и отношения. Дина оказалась моложе Ефима. Но фраза эта сыграла роль не только в сегодняшнюю встречу, но и на будущее. Дина на порядок выше его по знаниям, не имеющим отношения к естественным наукам. Он уже не позволял себе, не мог позволить никаких двусмысленных поползновений. Иной класс, иной уровень. Уходя, он только и мог себе позволить, что к ручке приложиться и спросить разрешение ещё на одно посещение.