Владимир Гончаров - Апокриф

Бинокуляр, бросив строгий взгляд на удостоверение личности уже давно примелькавшегося ему Тиоракиса, опустил с залысого лба на нос очки с толстенными стеклами (за которые, видимо, получил свою кличку) и погрузился в изучение зеленой картонки допуска. Он буквально обнюхал подпись и личную печать Мамули, тщательно осмотрел пустую обратную сторону карточки и, не найдя к чему прицепиться, с каким-то даже разочарованным вздохом сунул оба документа в небольшой сейфик, помещавшийся в тумбе стола, коротко лязгнул замком, поднялся со стула и, одернув на своей коротенькой и плотненькой фигурке основательно поношенный, но тщательно вычищенный и выглаженный мундирчик, отправился вглубь одного из проходов между секциями, позванивая на ходу здоровенной связкой ключей.

Где-то в глубине прогромыхала дверца металлического шкафа, и Бинокуляр вновь вынырнул из глубин своей таинственной пещеры к деревянному прилавку, отделявшему его от посетителя. Он выложил на стойку перед Тиоракисом прямоугольный бокс из толстого и очень твердого картона, оклеенного к тому же поверху плотной серой тканью.

Бокс (как и любой другой в этом хранилище) был опломбирован. Бинокуляр, строго следуя инструкции, продемонстрировал Тиоракису целостность шнура, продернутого через петлю застежки, а также отсутствие повреждений в двух рельефных оттисках на пластичном материале, с помощью которого этот самый шнур был прилеплен к специальной бирке. Один оттиск принадлежал личной печатке самого Бинокуляра, другой — печатке того оперативного сотрудника, который последний раз обращался к материалу. Сам хранитель и никто из его сотрудников допуска к содержанию папок не имели, что и обеспечивалось такой системой пломбирования.

Тиоракис расписался в шнуровой книге за полученную коробку и отправился в ближайшую рабочую кабину, в «сортир», если на жаргоне. Пожалуй, единственное сходство с этим заведением маленькому кабинету придавал запор на двери. Войдя внутрь Тиоракис повернул т-образную вертушку, и в специальном окошке на внешней стороне двери синий транспарантик «СВОБОДНО» сменился красным транспарантиком «ЗАНЯТО», ну, точно, как у туалета в поезде или, скажем, в самолете. Отдельные остроумцы, правда, находили еще одно сходство с отхожим местом, а именно — содержимое, извлекаемое в этих кабинках из большинства опломбированных боксов.

Усевшись в кресло, Тиоракис положил коробку перед собой, еще раз осмотрел бирку с рельефными печатями и механически отметил, что последний раз материал смотрел Мамуля: печатка № 77 — его (довелось как-то подглядеть). Вторая — № 349 — Бинокуляровская, это знал любой, кто более или менее регулярно посещал «шкатулку». Коробка внешне более всего была похожа на толстый фолиант. В правом верхнему углу крышки-обложки — какие-то канцелярские индексы-фигиндексы, в правом нижнем — разумеется, надпись: «Хранить постоянно», а посередине — титул: Дело № 1336/25/71. Материалы по фигуранту «Чужой».

Тиоракис, уничтожая печати, сорвал шнур с бирки, выдернул его из петли застежки и открыл бокс. Внутри находилось уже самое обычное прошитое дело, формирование которого (подшивка новых материалов, опечатывание и пополнение описи) являлось прерогативой допущенных оперативников. Тиоракис с изумлением отметил, что дело сшито лично Мамулей. Двести пятьдесят листов! Лично шил. Демократ. Герой!

— Ну-с! Что у нас здесь?

Содержание папки, впрочем, было совершенно обыкновенным для дел такого рода, все то же: анкетные данные, характеристики, чуть ли не с роддома, выписки из личных дел и даже медицинских карт, ну и (как без этого!) — прослушка, проследка, подсадка, подводка, отчеты и рапорты оперов и сексотов под псевдонимами, консультации экспертов, схемы связей и прочее, и прочее.

А вот личность фигуранта, действительно, вызывала интерес.

Последнее время этот человек стал уж слишком известен, популярен и в определенном смысле влиятелен, чтобы Пятый департамент обошел его своим вниманием, — это Торакис хорошо понимал. Мало того, вполне очевидный факт принятия разработки под свое крыло лично Мамулей свидетельствовал, что интерес к Острихсу Глэдди в определенных сферах уже перешел какую-то значимую грань.

Тиоракис и сам, чисто по-человечески, был чрезвычайно заинтригован феноменом влияния этого человека на других людей, слухами и странными легендами, которыми постепенно начинало обрастать его имя. Так что поручение по службе, в данном случае, совпало с личным интересом Тиоракиса, и он с энтузиазмом погрузился в изучение досье.