Владимир Гончаров - Апокриф

В письме — самая соль. Подробная шифрованная инструкция из штаба ФОБ, написанная симпатическими чернилами между строк «весточки с родины». Новые связи, пароли, явки, задания.

Внимательно, с использованием увеличительного стекла, осмотрев пакет, в который было уложено послание, Вагд убедился в его неприкосновенности. Все известные только ему и тому, кто паковал письмо, метки были целы.

В спецлаборатории ФБГБ, где конверт с шифровкой пробыл около трех часов, его действительно не пытались вскрывать. Дальнейшее продвижение своего агента для «конторы» было гораздо важнее любых сведений, которые могли содержаться в задержанном пакете. Зато разработчикам операции было известно, как Вагд будет вскрывать послание: он будет подносить его близко к глазам, оглядывать с разных сторон, просматривать обе его поверхности в косом свете… и при этом непременно будет дышать в непосредственной близости от столь тщательно изучаемого объекта…

Все время, пока «посылка из Баскена» пребывала в лаборатории, Тиоракис пробыл на конспиративной квартире. Стаарз вернул ему картонную коробку, содержавшую нехитрые гостинцы, и оставшееся нераспечатанным письмо в плотно завязанном полиэтиленовом пакете.

— Вы в перчатках, Ансельм? — с ходу спросил он.

— В смысле? — отозвался Тиоракис.

— В самом простом. Вы перчатки носите сейчас? Холодно ведь…

— Да нет… Пока нет еще. Я, знаете, теряю их часто. Поэтому надеваю только в самые холода.

— Возьмите тогда эти, — заявил Стаарз, вынимая из кармана пальто новую пару кожаных перчаток.

— Спасибо, за заботу, конечно, — изумленно и даже умиленно стал возражать Тиоракис, — но, право, не стоило так беспокоиться!

— Берите, говорю вам! — озабоченно и тоном, не терпящим возражений, почти рявкнул Стаарз, а потом продолжил мягче — Это я даже не о вашем здоровье, а о вашей жизни забочусь. Там внутри посылки конверт. Он обработан спецсоставом. Гадость эта обладает летучестью. Ее там немного, но меры предосторожности нужно принять по максимуму.

Тиоракис, умевший понимать с полуслова и даже с полнамека, внимал, не прерывая.

— Значит, так, — продолжал Стаарз, — встреча с Вагдом у вас через час. Отправляйтесь туда пешком. Побудьте с этим лучше на открытом воздухе. Я не думаю, что это так уж опасно, пока оно упаковано, и не слишком близко к лицу, но… все-таки… Я за вас отвечаю и, признаюсь, искренно переживаю. Так что перчатки наденьте обязательно. Где-нибудь за квартал до места встречи пластиковый мешок снимите и выбросьте… куда-нибудь… в урну, скажем… Когда отдадите посылку, перчатки тоже… от греха… в урну. Вы меня понимаете?

Тиоракис все прекрасно понял. И… почувствовал прилив самой настоящей радости! Такой подъем, наверное, испытывает уже достаточно пропитавшийся ненавистью к врагу воин, когда после долгого сидения в засаде, наконец-таки, получает в руки оружие и слышит приказ атаковать противника. Так и Тиоракис готов был выплеснуть на Вагда столь долго сдерживаемую в себе ярость, хотя бы и в тихом, внешне совершенно не эффектном, но от этого не менее смертельном нападении. Он впервые чувствовал в себе отчетливое желание убить человека. В этом действии, обращенном против совершенно очевидного, несомненного, не достойного жалости врага, ему виделось некое искупление… или хотя бы частичное оправдание тех жертв, которые он вынужден был принести для того, чтобы возложенная на него миссия могла начать совершаться. Вагд, некоторое время назад непосредственно отдавший Тиоракису роковое распоряжение, поставившее его в безвыходное положение и заставившее лишить жизни четырех людей, был для этого самым подходящим объектом.

Тиоракис не без труда согнал со своего лица неожиданно вспыхнувшую и, по ситуации, вроде бы совершенно неуместную злую улыбку. Он поймал себя на том, что готов схватить пакет с опасной начинкой, как ребенок радостно и с нетерпением хватает традиционный мешочек с подарком на День Начала Сезонов. И, поймав, сдержался, а также посчитал необходимым расчетливо поинтересоваться:

— А не будет ли картина… м-м-м… происшествия… ну, которое может произойти с Вагдом… как бы это поделикатнее выразиться… слишком очевидной, что ли? Не наведет ли это моих «товарищей по борьбе» на определенные мысли?

Стаарз с интересом и некоторым внутренним удовлетворением наблюдал эволюции мимики на лице Тиоракиса, которые тот не считал необходимым скрывать от своего руководителя.