Владимир Гончаров - Апокриф

Отыграв весь этот этюд в течение десяти примерно секунд, расчетливо помрачневший Тиоракис спросил у Гамеда:

— Это слишком серьезно. Можно поподробнее? При каких, собственно, обстоятельствах он попал в больницу? Что там, в конце-концов: травма, аппендицит, огнестрел? Ну, не томи! Ты понимаешь, что все это может значить?

— Да нет! Не то! Все не то, что ты думаешь… — досадливо отмахнулся Гамед. — Полная глупость, Тиоракис, понимаешь? Вирусная пневмония. Редкий… этот, как его… Да! Штамм! Так у них, кажется, это называется. Во время осенней эпидемии три-четыре таких случая в городе почти каждый год случаются… Понимаешь? Невезение какое?

— Послушай, чушь какая-то, ей Богу! — снова вступил Тиоракис. — Я же с ним пять дней назад виделся: он здоров был, как бык! Какая пневмония? Когда он успел?

— Да вот бывает, оказывается… Я даже у наших, с медицинского, интересовался. Такая уж гадость… Индивидуальная реакция тоже много значит… А так — ураганный отек легких, и — привет! За сутки люди сгорают.

И снова Тиоракис показывает Гамеду небольшой этюд — «Раздумье»: опершись локтем правой руки на подлокотник кресла и касаясь большим пальцем виска, потирает четырьмя другими стиснутыми в последних фалангах пальцами лоб… потом медленно опускает ладонь вдоль лица, охватывает ею подбородок… Так, достаточно.

— Ты извини, Гамед, что я, при таких обстоятельствах… как бы это сказать… слишком по-деловому, что ли? Однако, и лицемерить не считаю нужным. Вагд крепкий специалист… В смысле — был. Но он мне не родственник и даже не друг. Изображать рыдания, извини, — не буду. Меня, действительно, дело волнует. Там точно ничего нет? Я же не только о своей безопасности пекусь. Сам ведь знаешь. Щипать нас стали сильно.

— Да ладно тебе! — немедленно отозвался Гамед. — Все правильно. Я тебя не сопли размазывать позвал. История с Вагдом, судя по всему, чистая. За телом уже родственники прилетели. Выдали без вопросов и проволочек. Если бы там что-то такое было, вряд ли это бы удалось сделать так просто. Там из наших… кто надо… вместе с родичами Вагда побывали на квартире, которую он снимал. Пошерстили… Тоже вроде все чисто. Ни «жучков», ни признаков обыска… Нормально, в общем.

— Ну, дай-то Бог! — неопределенно-сухо прокомментировал услышанное Тиоракис. — А дальше что?

— А дальше, — Гамед чисто инстинктивно огляделся по сторонам (поблизости от них в почти пустом помещении кофе-бара по-прежнему никого не было) и, все-таки понизив голос, сказал, — боевую ячейку возглавишь ты.

«Контора» старательно расчищала для Тиоракиса путь к штабу ФОБ, делая из него незаменимого и непревзойденного организатора терактов.

Тогда как большинство боевых ячеек Фронта освобождения Баскена испытывали на себе все более сильный пресс полицейско-жандармского усиления и несли ощутимые потери, вследствие реализации оперативных разработок «гэбэровцев», группа, возглавляемая Тиоракисом, успешно уклонялась от ударов могучего противника и сохраняла свой боевой потенциал. В то время, когда основная часть ФОБовских террористов вынуждена была залечь на дно и существенно снизить свою активность, в надежде пересидеть неблагоприятное время, одна лишь группа Тиоракиса не только продолжала совершать нападения, но и умудрялась увеличивать их дерзость.

Тиоракис организовал и провел (не без помощи соответствующих подразделений ФБГБ, разумеется) три успешных акции по подрыву железнодорожного полотна в Центральном административном кантоне, приведших к заметным срывам графика движения поездов, а также — две отчаянно смелые атаки на военные объекты, после которых официальные власти были вынуждены признать потери (своя рука — владыка) среди личного состава вооруженных сил.

К сожалению для Тиоракиса, в этих инсценировках, проходивших под полным «гэбэровским» контролем, не обошлось без случайных жертв. В ходе спектаклей использовалась вполне реальная взрывчатка, а бывшие не в курсе сценария Крюк, Увендра и прочие совершенно настоящие боевики поливали своих противников отнюдь не игрушечными пулями. Однако Тиоракис уже переступил ту самую грань, которую в какой-то момент переходит, наверное, всякий участвующий в настоящей войне человек. И неважно: открытая это война или тайная. Но за этим рубежом каждая следующая, отнятая у кого бы то ни было жизнь все меньше язвит даже самую больную совесть, и каждая очередная посеянная смерть все легче оправдывается необходимостью достижения маячащей где-то там, впереди, высокой цели. А если цель представляется искусительно близкой, трудно заставить себя не идти по головам, чтобы побыстрее воздеть к небу знамя искупления всех оставленных за спиною жертв.