Владимир Гончаров - Апокриф

И каждый раз, когда на Стаарза накатывало мучительное чувство вины или терзания от моральной ущербности совершавшихся им во имя служебного долга поступков, он пытался взвешивать на мысленных весах и погубленные им жизни, и те, спасение которых можно было поставить себе в заслугу. Нелегко это было. Погубленные всегда были конкретны: у них были имя, возраст, пол… — а вот спасенные черпались из области абстракции. Поэтому иногда помогало, а иногда — нет. Когда не помогало, — Стаарз начинал пить. Последний рецидив случился с ним года три назад. Пришлось лечиться.

В данном случае Стаарзу самому пришлось играть роль психотерапевта. Он и сказал Тиоракису все, что хотел бы услышать сам, если бы оказался в подобной ситуации. И не просто сказал, а сказал с чувством: то мягко, даже не по отцовски, а, скорее, по-матерински уговаривая и жалея, то, гремя словами, как полководец, вдохновляющий бойцов перед сражением, то, как ученый, спокойно и логично выкладывая перед слушателем отточенные аргументы… Сказанное пришлось терпеливо и неоднократно повторить, вновь и вновь отвечая на запрос пораженной совести Тиоракиса.

Это была тяжелая работа, как тяжело любое по-настоящему глубокое вторжение в чужие переживания. Иногда легче подвигнуть скрытного, но лично вам безразличного человека, начать выворачивать наизнанку свою душу, чем выдержать поток спонтанной и искренней исповеди того, кто страстно желает, чтобы вы (именно вы!) взяли на себя хотя бы часть груза его собственных нравственных страданий, его стыда, его страха, сняли бы страшную тягость предстоящего ему нового морального выбора…

Стаарз справился. Он добился главного: помог Тиоракису обрести то состояние, которое позволяло продолжить выполнение возложенной на него миссии. Миссия — ключевое слово. Возведение цели в степень миссии позволяет переступить через многое.

Используя сведения, отчасти добытые Тиоракисом, отчасти — другими агентами, а также полученные из иных источников, гэбэровцы начали наносить планомерные удары по периферии Фронта освобождения Баскена. При этом, однако, старательно обходили и даже берегли то звено сепаратистско-террористической сети, которое, после устроенного ему памятного кровавого испытания, возглавлял сам Тиоракис.

Этому возвышению суперкорнета ФБГБ в иерархии инсургентов помогла неожиданная и для несведущего человека совершенно естественная смерть Вагда, руководившего баскенскими террористами в столице.

Два месяца спустя после взрыва автобуса с жандармами, в те дни, когда большой город начал подвергаться обычным в эту пору первым атакам северных циклонов, наполнившим его каменные морщины мокрой и холодной промозглостью, — первым свидетельством приближения неотвратимой зимы; когда горожане, выходя на улицу, уже привычно надевали на себя теплые куртки или пальто, вооружались зонтиками и при порывах ветра поглубже нахлобучивали на голову шляпы, а также натягивали на уши разного рода вязаные приспособления; когда в плотно заполненные людьми клетки жилых кварталов на плечах осенних ледяных сквозняков и всепроникающей сырости ворвались первые сезонные эпидемии простудных заболеваний, Вагд почувствовал себя нехорошо.

Это было досадно. Он всегда гордился своим отменным здоровьем и простужался крайне редко. Тем не менее — простужался. Так что ничего экстраординарного в легком покашливании и присовокупившейся к нему головной боли не было, — треть города уже ходила в соплях. Например, Крюк, с которым Вагд встречался три дня назад, за короткое время контакта несколько раз успел слазать в карман за очередным бумажным носовым платком. А Тиоракиса Вагд видел вчера. Этот хотя и не болел пока, но, судя по всему, был настороже: дышал через шарф, как через марлевую повязку, а руки держал в перчатках… Передал «посылку» из Баскена и тут же убыл. Удивительно толковый парень, хотя и не баскенец. Осторожный и одновременно решительный. К тому же безжалостный, как показала операция в Парке-на-Холме. Вагд использовал его на этот раз, как особо доверенного связника. И Тиоракис, как всегда, выполнил задание быстро и чисто…

На вид — обычная посылка с родины для правоверного баскенца, живущего вдали от родных пенатов: домашнее соленое печенье; сухой, резко кислый и одновременно соленый козий сыр, редко кому нравящийся с первой пробы, но оставляющий чудесное послевкусье, рождающее желание пробовать его вновь и вновь, пока не привыкнешь; глиняная бутылочка с ритуальным хмельным напитком «хомус», дарившим мужчинам пещерного народа силу и защиту от злых чар, и бывшим столь своеобразным на вкус, а также готовившимся баскенскими шаманами из столь своеобразных компонентов, что практически никто из иноплеменников не рисковал к нему прикасаться, разве что на спор или из любви к экстремальным развлечениям; и, наконец, пространное письмо от родственников с изложением домашних обстоятельств и перечислением огромного количества приветов от близких и далеких.