Валерий Иванов - Последнее искушение Дьявола или Маргарита и Мастер

— Ты прекрасно справляешься со своими обязанностями и мне нравится изложение изображаемых тобой событий, происходящих в империи и описание моих деяний, как императора. За эти годы ты доказал свою полную лояльность Риму и преданность мне. Поэтому я решил назначить тебя своим личным секретарем для исполнения некоторых особых поручений.

— Я оправдаю твое доверие, величайший из великих цезарей.

— Думаю излишне говорить, что прочитанное тобой и сделанные выводы, не предназначены для чужих ушей.

— Да, венценосный.

— Забери все это с собой, страж будет сопровождать тебя. Я жду доклад через неделю.

Бывший писец, возведенный в ранг одного из самых приближенных принцепса, склонился еще ниже, — разреши покинуть тебя император?

Множество имевшихся документов составляли тайные доносы о деятельности Понтия Пилата и его взаимоотношениях с местными властителями, донесения соглядатаев, официальные доклады по различным вопросам, финансовые документы и прочие бумаги, охватывавшие обширный круг проблем, имеющихся в провинции.

Внимательно изучив полученные материалы, Иосиф Флавий сделал ошеломляющий для себя вывод — на его несчастной родине, в далекой Иудее, появилась личность, способная изменить религиозные устои древнего иудейского народа и потрясти основы самого Рима, посягнуть на вековые обычаи, традиции и веру великой империи.

Нет, человека этого звали не Понтием Пилатом. Он не был облечен атрибутами власти. Он не состоял в сложной иерархии иудейской верхушки. Не был ни богатым, ни знатным.

Имя его было — Иисус Назаретский. И был он, по роду занятий, обыкновенным бродячим проповедником.

Впечатление, приобретенное в ходе изучения официальных документов, усиливалось находившимся среди бумаг рисунком.

На одном из листов пергамента было довольно умело, неизвестными Флавию по составу красками, было нарисовано его изображение. Центральным элементом рисунка оказались глаза. Против обыкновения, в их выражении не преобладал фанатизм, хотя частичка его и наличествовала. Удивительно выразительные глаза отражали смесь неземного величия и великую веру в свое предназначение. Это, действительно, были глаза Мессии.

Все остальное — длинные вьющиеся волосы, разделенные изящным пробором, высокий чистый лоб, прямой нос, скорее римский, нежели иудейский, аккуратная бородка — были в рисунке вторичными.

Новоявленный личный императорский секретарь имел цепкую память и острый наблюдательный ум. Он тотчас вспомнил свою запись в «Анналах» «… и тьма разлилась по всей земле, на небе стали видны звезды. Громадная хвостатая звезда прочертила черные небеса…». Он сопоставил день распятия назаретянского пророка со своими записями, и даты совпали. Это было знамение. Появился Он, способный перевернуть весь мир.

Потрясенный Флавий все же понимал, что императору нужны выводы о правомерности и целесообразности действий его наместника в Иудее, причем только отрицательного толка. Ведь Тиберий прямо сказал о возможном подкупе проверяющих Понтием Пилатом. И меньше всего его интересуют деяния каких-то иудейских пророков, а, тем более, их судьба и предначертание.

Поэтому он писал одновременно два документа. Первый был докладом императору по результатам проверки квесторов, где добросовестно перечислялись все настоящие и мнимые прегрешения прокуратора Иудеи. Над ним сейчас и работал новый личный секретарь принцепса, по привычке, от усердия высунув кончик языка.

Второй — для потомков, являлся кратким жизнеописанием Иисуса из Назарета с предсказаниями его эпохальной роли в истории человечества, с приложенным, удивительным по глубине и выразительности, рисунком. Он хранился под тростниковым матрасом, на котором спал Флавий.

«Приведенное свидетельствует о том, что политика прокуратора Понтия Пилата привела к снижению налоговых поступлений…» — красивым почерком выводил новоявленный придворный, наделенный особыми полномочиями, на листе пергамента.

Запертая изнутри, утлая дверь с грохотом сорвалась с петель от мощного удара, последовавшего извне. Взору перепуганного Флавия явились три замечательных субъекта, по наружному облику, будто сошедших со страниц сказок Тысячи и одной ночи, читанных им в библионе Александрии.

Рыжий, квадратный и бельмастый здоровяк, с клыкастой свирепой рожей, который, вероятно, и нанес ущерб столь непрочному имуществу писца, был похож на морского разбойника. Длинный, в клетчатом халате с несуразной, покачивающейся зыбко, фигурой, без сомнения, мог быть волшебным джинном, выпущенным из старинного сосуда. Громадный черный кот в комментариях не нуждался.