Рене Домаль - Великий запой - роман; Эссе и заметки

В 1932 году «Большая игра» окончательно распадается, и попытки Домаля возродить группу (последняя, в 1933 году, — вместе с Жильбер-Леконтом и Анри Мишо) оказываются безуспешными. Прекращение коллективной деятельности совпадает с началом индивидуальной работы над романом «Великий запой» и еще одной знаменательной встречей. Домаль присутствует на спектакле знаменитого индийского танцовщика и хореографа Удая Шанкара [36] Удай Шанкар (1900–1977) — прославленный индийский танцор, хореограф. С 1920 г. студент лондонского Королевского колледжа искусств, с 1923 г. партнер и участник труппы А. Павловой; активный популяризатор традиционных индийских танцев, создатель собственного синтетического коллектива танцоров, певцов и музыкантов, реформатор танцевального искусства. Режиссер и исполнитель главной роли в фильме-балете «Калпана» («Воображение»; 1948). , испытывает настоящее потрясение (для Антонена Арто таким же откровением оказались танцы острова Бали) и в качестве пресс-секретаря уезжает с труппой на гастроли в США зимой 1932–1933 гг.

По возвращении в Париж Домаля призывают на военную службу, но вскоре демобилизуют по состоянию здоровья. Он находится в трудных материальных условиях, без постоянного места жительства, посещает гурджиевский круг вдовы Зальцмана [37] Жанна де Зальцман (Jeanne de Salzmann; 1889–1990) — дочь швейцарского архитектора Жюля Аллемана, училась в Женевской консерватории, как преподаватель танца и ритмики участвовала в работе авангардного Института Искусств, открытого Далькрозом в 1912 г. в Геллерау (Германия). В 1917 г. вышла замуж за А. де Зальцмана и открыла школу танцев и музыки в Тифлисе, где в 1919 г. была представлена Георгию Гурджиеву Позднее стала доверенной помощницей Гурджиева, а после его смерти продолжательницей его дела, редактором переводов и публикацией. . Переводит с английского (Э. Хемингуэй, Д. Т. Судзуки) и санскрита (ведические гимны), пишет статьи и рецензии на современные книги и фильмы [38] Одна из них — о фильме Дмитрия Кирсанова «Похищение» («Rap», 1934), другая — о творчестве Александра Алексеева («Новое искусство: подвижная пластика Алексеева» — «Un art nouveau: la plastique mouvante d’Alexeieff»). , преимущественно об индийской музыке, танце, поэтике, а также патафизические тексты для постоянной рубрики журнала «Н.Р.Ф.». Родившийся через четыре месяца после смерти Жарри и умерший за четыре года до создания Патафизического коллежа [39] Патафизический коллеж (Collège de Pataphysique) — интернациональное оккультное сообщество ученых, писателей, художников, музыкантов, режиссеров, созданное в 1948 г. для развития патафизики. Коллеж с разветвленной структурой комитетов, комиссий и подкомиссий, пародирующей официозные научные институции, имел свои церемонии и ритуалы, устраивал чтения и семинары, вел собственный календарь, выпускал периодические издания, вручал награды. В разные годы членами коллежа были, среди прочих, Ф. Аррабаль, Б. Виан, Ж. Дюбюффе, М. Дюшан, Э. Ионеско, Р. Кено, Р. Клер, М. Лейрис, П. Мак-Орлан, X. Миро, П. Пикассо, Ж. Превер, М. Рэй, У Эко, М. Эрнст, М. Эшер. , Домаль оказывается незаменимым звеном в развитии этой «науки всех наук», чья цель — выявлять парадоксальность всего сущего. Не только высмеивать и выворачивать весь мир на абсурдную изнанку, сколько вызывать методичное сомнение и пробуждать критическую мысль. «Патафизические рассуждения не создают стройных систем с целью доказать истинность того или иного предположения, — поясняет Домаль. — Как правило, они развиваются по типу порочного круга и приводят человеческий разум к предельному состоянию ступора и возмущения» [40] R. Daumal. «Notes diverses sur la Pataphysique», Tu t'es toujours trompe', p. 225. .

В тексте с показательным названием «Меж двух стульев» Домаль призывает: «…не верьте литературе, не верьте философии, не верьте воображаемым путешествиям, не верьте экспериментам других, не верьте тому, что не обязывает ни к чему, ни к чему существенному! И помните, что тело приводится в движение не с помощью трактата по анатомии, а при желании идти и видении цели. И звук воспринимается не наличием другого звука, а слухом, так же как речь познается не посредством слов, а в тишине» [41] R. Daumal. «Entre deux chaises», Les pouvoirs de la parole, p. 147. . Главный результат патафизического воздействия — не совершенная доктрина, а побуждение к свершению, не продуманная система, а пробуждение обдумывания.

«Единственная позитивная вещь, которую может передать нам книга: вопрошание» [42] R. Daumal. «Le non-dualisme de Spinoza», L’évidence absurde, p. 94. , — отмечается в эссе «He-дуализм Спинозы»: все последующее творчество Домаля есть не что иное, как большой развернутый вопрос, обращенный к человеку и человечеству. Эта «вопрошательная» философия раскрывается в очередном эссе «Пределы философского языка» (1935); характерная для юношеского максимализма, она выражается в жгучем недоумении, в стремлении понять: «Пламя, которое внезапно окрашивает для подростка самые сухие формы философской спекулятивности, активизирует одновременно его мысль, его страсти и его действия» [43] R. Daumal. «Les limites du langage philosophique», Les pouvoirs de la parole, p. 12. , заставляет задавать вопрос в нужной перспективе; он ищет не истину, а себя самого, и этот порыв надо всячески поддерживать. Однако сугубо вербальные пояснения редко эффективны, поскольку слова лживы, словами человек лжет себе и другим, «слово убивает идею», причем «об этом не ведает тот, кто его произносит и у кого в голове — в лучшем случае тень намека или наброска идеи». Поэтому присущая западноевропейской культуре передача одними словами, не подкрепленными ни телом, ни духом, — дискретна и недостаточна. «Буквально „передача“ — ложь; все, что можно передать, это сосуд для мысли или стрекало для мыслителя» [44] R. Daumal. «Les limites du langage philosophique», Les pouvoirs de la parole, p. 15. . Говорящий находится в плену у концептов, абстракций, он «повторяет, не думая» [45] R. Daumal. «Les limites du langage philosophique», Les pouvoirs de la parole, p. 24. ; поскольку роль абстракции «не заставлять думать, а предвидеть то, что будут думать, когда задумаются». Этим абстракциям Домаль противопоставляет образ и символ традиционной индийской поэтики. Образ глубок, а символ противоречив, они позволяют встречаться противоположностям и ускользать от рационального одностороннего прочтения.