Рене Домаль - Великий запой - роман; Эссе и заметки

«В общественной сфере я также не преуспел. То же расчленение, отмечаемое в индивидууме, я находил и в обществе с его излишествами и лишениями, разложением привилегированных и эксплуатирующих, унижением эксплуатируемых и голодных. Я надеялся обрести связь с человеческой массой. Сначала я верил, что отношения были извращены посредниками (все теми же головастыми тварями и творениями), которых я хотел использовать. Нет, отношения были извращены во мне, как и в каждом из нас. Когда-нибудь эта связь должна восстановиться, но иначе, не через разум, и в тот день будет много шума».

«Следовало расчистить Базилику, выбросить бесполезные книги и попытаться переустроить себя. Но как? С этими „следует“ и „надо“ я мог бы жить долгие годы, всю жизнь, жизнь тщетную, жизнь из сплошных „если бы“ и „завтра“, жизнь в будущем времени и в условном наклонении.

Но я встретил человека. Я уже не верил, что такое возможно. И мне пришлось покончить с весьма удобной безнадежностью. Ведь нести надежду всегда тяжело.

Позднее, в другой части света — путешествия дарят такие встречи, когда путешествуешь не для того, чтобы чего-то избежать, — я повстречал персонажа, который носил мое имя: в этом психическом месиве, заключенном в человеческую кожу, плавали фрагменты из самых различных материалов: некоторые из них еще годились для использования, кое-какие были даже достаточно ценными, но многие требовали полной замены.

Если бы я заявил, что позднее повстречал еще одного человека, вы бы сказали мне, что я сочиняю многосерийный роман. Поэтому я не буду об этом рассказывать. Приведу вам только один факт: в одном европейском городке кое-кто организует встречи Базилей с их человечками; не знаю, что там делают другие, это их дело. Я же, Базиль, встречаюсь там со своим человечком; и нас часто, и его и меня, ожидают курьезные сюрпризы. Как плохо мы знаем друг друга, мы, считавшие себя старыми приятелями! Мы заново знакомимся, сбрасываем маски, одну за другой, и все еще очень далеки от финала! Мы ссоримся и миримся. Вы наверняка назовете пьяными бреднями мои пространные рассуждения о том, что на самом деле так просто. Это просто, но вынести эту простоту куда труднее, чем может показаться».

Базиль вдруг замолчал, больно ударил меня по губам и сухо произнес: «Хватит, болтун!»

(Но ведь говорил-то он? А болтуном выставляет меня! Где же справедливость?!)

Попробую рассказать о голове, в которую только что забрался, описать то, что вижу. У нее есть преимущественно мягкая часть с отверстиями, через которые я могу видеть, слышать, чуять, вкушать, глотать (я называю ее лицевой, или передней), и преимущественно твердая часть без отверстий, которая не видит, не слышит, не чует, не вкушает (я называю ее затылочной, или задней). Почему такие названия? Да просто потому, что я читаю их на этикетках, ведь между лицом и затылком полным-полно этикеток, и я могу читать на них обозначения всех видимых мне предметов.

Если верить табличкам, имеющимся внутри головы, вся эта машина служит тому, чтобы думать. Думать-то она может. Но о чем? А вот это она решить не может.

Кто же тогда решает? Я? Кто это — я? Заключенный внутри, я ощущаю кожу своего лица — с моими глазами, ушами, ноздрями и ртом, — которое строит гримасу, мою гримасу. Чье-то другое лицо строит мне свою собственную гримасу, а я отвечаю новой гримасой, снова своей, к которой сводятся все мои амбиции, все мое лицемерие, весь мой конформизм. Появляется зеркало; гримаса, которая в нем отражается, вновь говорит от первого лица, и для этого у нее не больше оснований, чем у предыдущей. Перед самим собой, как и перед подобным себе, я предстаю в маске. Если снять эту маску, за ней окажется другая и даже не одна, а несколько слоев масок, грима, румян, лака, краски. Однако даже самое безобразное лицо — куда красивее самой красивой гримасы. Гротескные статуэтки силенов таили в себе вечно юного бога; но у нас фальшивое лицо скрывает другое фальшивое лицо, которое скрывает следующее, и это могло бы повергнуть нас в отчаяние, если бы мы не знали, что некоторые люди обрели свои истинные лица. Таков Сократ. Таков один мудрец школы дзэн, который сказал: «Не думай ни о добре, ни о зле, но попытайся сейчас узреть свой лик первозданный». Несчастье заключается в том, что «настоящего момента» для нас не существует. И нам вообще никогда не следует говорить «я есть»; самое большее, что мы можем сказать, это «я был». Расскажу одну историю.