Георгий Дзюба - Во всём виноват Гоголь

Словом, здесь каждый занимался своим делом, и даже Бронькин после изнурительных переговоров согласился-таки принять губернатора Степана Пробку вне записи, а потому ко сну ещё не отошёл.

«Но здесь происшествие совершенно закрывается туманам, и что далее произошло, решительно ничего не известно». Поутру всплывающее из осенней сиренево-свинцовой дымки солнце поначалу казалось не всходящим, а закатным. Потом его оранжевый, будто обагрёнными мечами и стрелами шар принялся настойчиво проламывать мерклую пелену осеннего тумана. Казалось, что марево не собиралось пропускать в Невпопадск-на-Нюхе, в опасный и невыгодный для людей город NN, продирающуюся вослед за мечами и другими орудиями насилия и разбития подлинную и лучистую яркость природы. Тишину нарушал лишь щебет уже давно проснувшихся и оставшихся здесь на зимовку птиц, и едва различимое слухом жужжание последних осенних насекомых, будто бы стремящихся пропеть громче соседей: «Скучно на этом свете, господа»? [13] На этом рукопись обрывается.

Позволю себе начать с любимой цитаты из «Губернских очерков» ME. Салтыкова-Щедрина: «А у нас, ваше превосходительство, — говорит Порфирий Петрович, — случилось на прошлой неделе обстоятельство. Получили мы из Рожновской палаты бумагу-с. Читали мы, читали эту бумагу — ничего не понимаем, а бумага, видим, нужная. Вот только и говорит Иван Кузьмич: „Позовёмте, господа, архивариуса, — может быть, он поймёт“. И точно-с, призываем архивариуса, прочитал он бумагу. „Понимаешь?“ — спрашиваем мы. „Понимать не понимаю, а отвечать могу“. Верите ли, ваше превосходительство, ведь и в самом деле написал бумагу в палец толщиной, только ещё непонятнее первой. Однако мы подписали и отправили».

Теперь объясняюсь. Слова Порфирия Петровича о написанной архивариусом бумаге вполне созвучны с ощущением той самоиронии, с чем я отношусь к своим выдумкам «в палец толщиной» о городе NN и «виновности» Николая Васильевича Гоголя в событиях, замешанных на аллюзиях или реминисценциях, мистике или абсурдизме. Надеюсь, вы согласитесь, что у автора нет устремления к передразниванию нашей классики или к насмешкам над её творцами Вышучиваются лишь образы, возможно, и нескладно, образы тех героев, что созданы гением и пером Н. В. Гоголя. Заметьте, что эти герои на протяжении почти что уже двух веков находят своих примерных продолжателей и без моего скромного участия.

Хочу надеяться, что события, происходящие в городе NN, в книге изложены всё же в комедийных, а не в пародийных тонах. Хотя, наверное, здесь и не обошлось без некоторого зубоскальства. Замысел в них, как и в обильном цитировании Н. Гоголя (предвижу суждения «порезал на цитаты»), не переиначивание Гоголя, а попытка следовать за ним по страницам истории человеческой пустоты, которая обыкновенно заполняется злом. Отсюда родом и устремление моё прислониться к технике повествования великого Гоголя. Николай Васильевич и сам замечал появление «насмешливых перелицовок наизнанку известнейших произведений и всякого рода пародий едких; злых», что содержат в себе «большую силу» («Выбранные места из переписки с друзьями»/«В чем существо русской поэзии и в чем её особенность»). Будучи далёким от претензий на такую «силу», я осознаю и то, что отдельные обороты речи или приёмы, адаптированные в книге к иным общественным условиям, будут идентифицированы со словами и выводами классика не сразу.

Зло, которое нередко шагает с нами рядом, как и весь абсурд его мнимого поиска, редко обнаруживают себя с первого взгляда и не всегда предстают перед нами в той сути, которую содержат в себе на самом деле. «Оттого и вся беда наша, что мы не глядим в настоящее, а глядим в будущее. Но как достигнуть до этого будущего, никто не знает. Позабыли все, что пути и дорога к этому светлому будущему сокрыты именно в этом тёмном и закутанном настоящем, которого никто не хочет узнавать: всяк считает его низким и недостойным своего внимания и даже сердится, если выставляют его на вид всем», — писал Н. В. Гоголь. («Выбранные места из переписки с друзьями»/«Что такое губернаторша»). Тема человеческих пороков в системе общественных отношений — это, пожалуй, главное, что беспокоило великого писателя. Пороки, разъедающие систему, всегда становятся уже не частным злом, а общим, а развращённая атмосфера их функционирования создаёт условия, морально разрешающие любое мошенничество. «За что же я-то один страдаю? Я ведь не хуже других! За что же меня-то сделали козлом отпущения?» — этот вопль Чичикова характерен для Чичиковых всех времён и народов, и потому он так громок.