Георгий Дзюба - Во всём виноват Гоголь

— Уважаемые джентльмены и джентльменши! — взял себя намертво в руки и отрывистым голосом ротного командира бросился на доклад Бронькин, где галопом пронёсся над неисчисляемыми слагаемыми своих удач и будущей славы города под своим мудрым руководством. Об этом вещал долго и в таких детальностях, что от наползающей на него ответственности перед своим народом под конец речи он даже прижимисто всплакнул. Затем он промокнул галстуком одного из своих референтов скупые слёзы ответственности и потребовал ото всех немедленно выпить за своё крепкое здоровье. Потом он в двух словах, кургузо, но доступно, упомянул личных соратников, а завершил их славословие тем, что объявил свой второй тост «за Афанасия Петровича Бронькина и сбычу всех его мечт», что и потребовало от нас заключить его слова в непререкаемые кавычки.

Здравицы и искромётные шутки в тот вечер, плавно перетекавший в ночь, носились над столами, словно уже знакомые нам дерзкие птицы над полигоном твёрдых бытовых отходов. Затем один ничтожный, однако всё ж таки федеральный чиновник, сопровождаемый одной популярной в городе смазливой бабёшкой, нежданно-негаданно даже для неё самой провозгласил остроумнейший и неукоснительнейший для практического соучастия тост за Бронькина, да ещё и выпил за Афанасия Петровича чего-то крепкого длиннющий и покрученный рог до самого дна. И все гости вдруг тут же принялись отдирать от стен и углов носорожьи, моржачьи, бычачьи, турьи, бараньи и козлиные рога и бивни, чтоб не ударить лицами в грязь перед этим мелкотравчатым федералом. И чтоб точно также лихо и смело за Афанасия Петровича крепко дербалызнуть, но так, чтобы было ещё больше у них по объёму в сравнении с дербалызнутым мелким федеральным щелкопёром. Такое отношение к декору теперь уже его почтенного заведения «Бешеные ерши», конечно, не прошло мимо Аверкия Семёновича Гармошкина. Он громко вскрикнул что-то о «губе до дембеля», затем рухнул рядом с пронырливым юристом в полное бесчувствие и находился там до тех пор, пока в него Бронькин не залил коктейль из чистого зверобоя со свежевыжатой валерьянкой.

Вскоре всех перебил один оружейный магазинный директор, прибывший на праздник со своим стаканом прямо с охоты. Он спел со своими распальцованными вразнос постоянными клиентами и собутыльниками, случайно оказавшимися с ним за одним столом, песню утиного полёта на утренней зорьке в сопровождении трещоток и двустволок, а затем ещё и сплясал лично для мэра сибирский танец с турецкими саблями. И хотя во время его танца порой возникало чуть обманчивое впечатление, что ему что-то сильно мешает, все гости сразу же устремились к покинутым уже было столам и на кухню за ножами, черпаками и другой утварью. Начали они отмачивать такие свои акселя, тулупы и завороты с этим небоевым оружием ещё заковыристей и даже ещё опасней предшествующего солиста, а все непочатые к тому времени бутылки шампанского были погублены в один миг.

А одна меркантильная официантка по итогам бюджетоёмкого пари в СКВ с именитым виртуозом налоговых проделок вынесла на своих грудях в зал девятнадцать полновесных ваз сливочного мороженого с клубникой и, конечно, доллары свои захватила одномоментно и всунула куда следует меж грудей сразу. Многие дамы этого стерпеть никак не смогли и вступили с ней в такой недетский поединок, что мороженого при желании не хватило бы даже самому Бронькину.

А один майор, что в гарнизоне распознавался лишь усами, превосходящими ширину его плеч, запустил гагарой свою форменную фуражку с кокардой через всю длину стола так, что фуражка эта изящно одолела непрямой маршрут всего зала. Затем она мелодично звякнула кокардой о стенку над большим оркестром районной филармонии и возвратилась обратно, правда, уже без кокарды, но именно к тому же узкоплечему майору и уже заполненная до краёв пармезаном, шинкованными ананасами, морковью по-корейски и домашними мочёными яблоками. И что тут говорить? Потом начало такое твориться со шляпами, шляпками, шапками, кепками и даже наименее аэродинамичными тюбетейками активистов и службистов, что ситуацию пришлось спасать самому шеф-повару преждевременным выносом в зал жареной в кокосовом молоке свиньи.

Одна худосочная певичка из гастролирующей по сёлам группировки Краступконцерта совершенно без какой-либо помощи микрофона взяла такую высокую и противную по длине ноту, что все присутствующие здесь гости поначалу одновременно даже присели. Затем те же гости, но уже для чистой девственности задуманного им опыта, переломали все микрофоны сразу и принялись поражать своим искусством друг друга так, что половина из них тут же певичку превзошла и подняла на свист, а другая половина на какое-то время абсолютно оглохла. Один лишь отец Гармошкин Феофан не пострадал. Он нацепил, откуда-то взявшийся у него танкистский шлем и благоговел в углу пред портретом какого-то выдающегося артиста, что однажды именно в этом зале рассказал анекдот или пообедал. Затем и Феофан чего-то занедужил, но в отсутствие начальника райгорздрава наличествующие здесь санврач и ветлекарь быстро протянули ему свои руки помощи с необходимыми снадобьями в стаканах.