Владимир Степаненко - Точка росы

— Пожаловал, золото?

— Гребаешь руку подать?

Викторенко еще раздумывал, как ответить на приход Касаткина, а Смурый отрезал:

— Убирайся!

— Ты не кричи, дохлик. Выметаться вам придется. Егор Касаткин женится. Балок мой. Комендант сказал. А вы своих потесните. Даю вам на сборы один день. Адью! Пригласительных билетов не успеют напечатать, как принято в лучших домах Лондона. На свадьбу Егора Касаткина вас приглашаю. И Надюха моя будет рада интеллигентам. Посмотрите, как у нас веселятся. Я весь магазин покупаю. От души попьем и погуляем. Так что освобождайте балок для молодых!

Лунев не спеша отошел от стола. Как всегда перед непогодой, болела раненая нога. Литой дробью капли дождя били по стеклам. Форточка вызванивала колокольчиком, а нижнее стекло, необмазанное, глухо басило. Он поежился. Показалось, что сырость проникла в кабинет, еще немного — и начнут мерзнуть руки.

Недавно на самолете он облетал все три Оби — Большую, Тогодскую и Малую. На пристанях штабеля труб, крепостные стены из мешков с цементом. Десяток буксиров с баржами, да почти столько же пароходов не справятся с этими грузами до того, как прижмут морозы.

В прошлом году морозы ударили в первых числах сентября. И по всем рекам вмерзли пароходы и самоходные баржи. В поселках люди остались без продуктов, а экспедиции потеряли для работы лучшее время — зиму. Сейчас беспокоил его Таз. Надо бы залететь туда. Разведочная скважина давно подтвердила, что открыто новое месторождение. Ямальский окружном партии предложил газифицировать ненецкий поселок и рыбозавод. Пятидесятикилометровый газопровод мог стать к тому же испытательным полигоном. Но работа затянулась. Бригадир Семериков оказался не в меру ленивым. Появлялся в Игриме с опухшим, заспанным лицом и надоевшей всем присказкой: «Восьмерка крутится — и порядок!» «Надо менять Семерикова, — озабоченно подумал Лунев. — Моя вина, что он задержался в Тазу!»

Лунев пододвинул к себе толстую тетрадь. Называл он ее по-разному, но чаще всего рабочим дневником. Перелистывая страницы, снова переживал все свои разлеты и встречи. Иногда среди торопливых записей попадались рисунки и карикатуры. Включил настольную лампу. Широкий круг высветил крышку стола и лежащие документы на подпись. После недельного отсутствия почувствовал себя в кабинете посторонним человеком, которому надо все вновь обживать, привыкать к креслу, стоящим вразброс телефонным аппаратам и бумагам.

В Игриме, на комплексе, Лунев встретил Викторенко. Кузнецов хвалил молодого инженера. Лунев ругнул себя, что в течение года не удосужился поближе познакомиться с молодым специалистом, хотя в дневнике есть запись: «Викторенко Иван Спиридонович — инженер». И рисунок: на телеграфный столб посажена голова, а по бокам шесты-руки.

— Принесите личное дело Викторенко, — передал Лунев по селектору и раскрыл блокнот, который передал ему Викторенко со словами: «Если разберетесь в моих каракулях, почитайте. Заметки по производству!»

С первых же записей Лунев почувствовал, что автор разбирается в производстве как настоящий газовик. «Вот тебе и киповец», — удовлетворенно подумал Лунев. Тут же дорисовал телеграфному столбу длинные ноги, а в руки вручил пику. «Нет, Викторенко не Дон-Кихот, — подумал с усмешкой. — Воевать с мельницами не будет. А вот ноги у него журавлиные, далеко пойдет!»

Секретарша принесла личное дело Викторенко.

Лунев открыл папку. Фотография. Упрямый взгляд. Лунев вспомнил, как пятнадцать лет назад, после окончания нефтяного института, с первой стипендии купил клетчатую ковбойку. Викторенко на снимке в такой же рубахе. Ворот по-мальчишески расстегнут. Галстука, видно, не терпит!

— Что же ты предложишь мне еще, Викторенко? — громко спросил он, задавая самому себе вопрос. — Какие трубы надо менять в абсорберах?

— Евгений Никифорович, вы не заняты? — динамик принес голос главного инженера. Тонкачев с Луневым когда-то учились на одном факультете, но на людях и в служебной обстановке обращались друг к другу официально.

— Заходите, Юрий Иванович, вместе посумерничаем. Сейчас чай закажу. Саратовские все известные водохлебы.

— Что правда, то правда. К чаю бы черных сухариков.

— Солдатских, ржаных. Сейчас бы погрыз их с удовольствием. Горячую кашу не каждый день приволокут в окоп, а сухарь всегда в кармане. Пожевал, водичкой запил — сыт на неделю.

В кабинет вошел Тонкачев. Невысокий, узкоплечий, похож на подростка. Зачесанные назад волосы торчат хохолком. По дороге к столу успел взглянуть на лежащие газеты и даже полистал «Огонек».