Салман Рушди - Прощальный вздох мавра

Я унаследовал семейный дар крепкого сна. Во времена беды или тревоги все мы могли спать, как младенцы. (Не всегда, это верно: бессонница тринадцатилетней Ауроры да Гамы с открыванием окон и выбрасыванием безделушек была хоть и давним, но важным исключением из правила.) Поэтому в те дни, когда на душе у меня было скверно, я ложился и поворачивал внутренний выключатель, «закрывал» себя, по выражению Васко, словно лампу, в надежде вновь «открыться» в лучшем состоянии. Не каждый раз это срабатывало. Порой среди ночи я просыпался в слезах и горько плакал, тоскуя по любви. Эти всхлипывания, эти рыдания шли из такой душевной глубины, что найти их источник было невозможно. Со временем я смирился и с этими ночными слезами как с неизбежной платой за мою исключительность; хотя, как я уже говорил, я не испытывал никакого желания быть исключительным – я хотел быть Кларком Кентом, а никаким не Суперменом. В нашем прекрасном доме я хотел жить себе да поживать, как богач Брюс Уэйн не важно, с «подопечным» или без. Но как страстно я ни стремился к нормальности, моя тайная, моя бэтменская, летуче-мышиная натура все время давала себя знать.

Позвольте мне прояснить один пункт относительно Васко Миранды: с самого начала были видны пугающие признаки того, что крыша у него, как говорится, едет и что не все таящиеся под этой крышей летучие мыши так уж безвредны. Мы, любившие его, обходили в разговорах случавшиеся с ним приступы агрессивной ярости, когда он так сильно был заряжен темным, отрицательным электричеством, что, казалось, стоит прикоснуться к нему – и уже не оторвешься, пока не обуглишься. Бывало, он пускался в страшные загулы, и, как Айриша (и Беллу) да Гама в другое время и в другом месте, его могли обнаружить лежащего без чувств в каком-нибудь из притонов Каматипуры или оглушенно шатающегося у рыболовной пристани Сассуна – пьяного, обкурившегося, избитого, окровавленного, ограбленного и источающего отвратительный рыбный запах, который, как он ни мылся, держался потом несколько дней. Когда он уже стал знаменитостью, любимчиком международного денежного истеблишмента, большие суммы платились за молчание, за то, чтобы эти истории не попали в газеты, – тем более, что многие партнеры, каких он находил для своих бисексуальных орфических забав, потом горько жалели, что с ним связались. Похоже, Васко носил в себе самый настоящий ад, и кто знает, какую сделку с дьяволом он заключил, чтобы расстаться с прошлым и заново родиться в нашем доме; порой казалось, что он вот-вот вспыхнет ярким пламенем. «Я великий старый герцог Йоркский, – говорил он, когда ему становилось лучше. – Если я вверху, так уж вверху, а если внизу, так уж внизу. Между прочим, у меня было десять тысяч мужчин; да еще десять тысяч женщин» [ 68].

Вечером того дня, когда была провозглашена независимость Индии, красный туман нахлынул на него с неудержимой силой. Противоречивость этого великого мига разорвала его надвое. Праздник освобождения породил такой всплеск эмоций, что он, даже будучи, как уроженец Гоа, формально ни при чем, не мог остаться в стороне; но ужас, обуявший его из-за того, что в Пенджабе все текут и текут кровавые реки, нарушил шаткое равновесие его искусственного "я" и выпустил на волю безумца. Так, во всяком случае, мне рассказывала мать, и, без сомнения, она говорила правду; но я знаю, что помимо этого была еще его любовь к ней, о которой он не мог заявить открыто, которая наполнила его до краев и пошла верхом, кипя и обращаясь в ненависть. Он сидел в дальнем конце длинного и пышного стола у Ауроры и Авраама, смотрел на множество именитых и взволнованных гостей, накачивался под шумок vinho verde [ 69] и мрачнел. Когда в полночь небо расцвело пышными гроздьями салюта, он помрачнел еще больше; наконец, в стельку пьяный, он встал, пошатываясь, на ноги и, брызгая слюной, выдал собравшимся свой не менее пышный залп оскорблений.

– Чему это вы так радуетесь? – орал он, качаясь. – Думаете, сегодня ваш праздник? Как бы не так! Маколеевы ополченцы поганые. Дошло, нет? Английские выкормыши – понятно? Малый народ! Гайки не с той резьбой. Нечего вам тут делать. Вы такие же чужие здесь, как – забыл слово – лунатики. Люди с луны, то бишь. Вечно не то читаете, вечно не так думаете, вечно не ту позицию занимаете. Даже мечты ваши чертовы все растут из заграничного корня.

– Перестаньте паясничать, Васко, – сказала Аурора. – Все мы потрясены индуистско-мусульманской резней. У вас нет монополии на эту боль; у вас только на кислое вино монополия да на глупость немыслимую.