Джером Сэлинджер - Собрание сочинений

— Зуи, — терпеливо произнесла миссис Гласс. — Я держу чистую терку в руке. Тебе надо или не надо? Да или нет, пожалуйста.

— О боже мой! Да. Да. Да. Как ничто более в этой жизни. Кидай сюда.

— Я не стану ее туда кидать , я ее тебе передам. В этой семье всегда всё кидают.

Миссис Гласс поднялась, сделала три шага к душевой занавеске и дождалась, когда бестелесная рука востребует мочалку.

— Огромное тебе спасибо. А теперь, будь добра, выметайся отсюда. Я уже сбросил фунтов десять.

— Так неудивительно! Ты в этой ванне сидишь чуть ли не до посинения, а потом… А это что? — С величайшим интересом миссис Гласс нагнулась и подняла рукопись, которую Зуи читал до ее появления в кадре. — Это мистер Лесаж прислал новый сценарий? — спросила она. — На полу? — Ответа она не получила. Так Ева спрашивала бы Каина, не его ли это славная новая мотыга валяется под дождем. [188] Аллюзия на Быт. 4: 1–8. — Самое место для рукописи, должна сказать. — Она переместила сценарий к окну и бережно положила на батарею. Посмотрела сверху, словно проверяя на влажность. Жалюзи на окне были опущены — Зуи всегда читал в ванне при свете трех лампочек на потолке, — но снаружи на титульную страницу просочилась толика утреннего света. Миссис Гласс склонила голову набок, чтобы лучше разобрать название, одновременно извлекая из кармана кимоно длинную пачку сигарет. — «Сердце — осенний скиталец», — задумчиво прочла она вслух. — Необычный заголовок.

Реакция из-за шторки последовала — хоть и чуточку запоздалая, но восторженная.

— Как? Какой заголовок?

Миссис Гласс уже выставила караулы. Она отступила и вновь уселась с зажженной сигаретой в руке.

— Необычный, я сказала. Я не говорила, что он прекрасный или какой-то, поэтому просто…

— Ах-х, ей-же-ей! Тебе приходится подыматься спозаранку, малютка Бесси, чтоб не пропустить ничего стильного. Хочешь знать, что за сердце у тебя? Твое сердце, Бесси, — осенняя мусорка. Как тебе такое приметное название, а? Ей-богу, многие — многие несведущие — полагают, будто Симор и Дружок — единственные в семье, черт бы их драл, литераторы. Когда я думаю, когда присаживаюсь на минутку и задумываюсь о чуткой прозе, о мусорках, каждый день моей жизни идет…

— Ладно, ладно уже, юноша, — сказала миссис Гласс. Как бы ни ценила она заголовки телепостановок, как бы ни обстояло у нее с эстетикой в целом, в глазах ее зажегся огонек — не более огонька, но все же огонек, — знаточеского, хоть и извращенного удовольствия от того, с каким изяществом ее младший и самый симпатичный сын ее изводит. На долю секунды огонек этот заменил сплошную изношенность и, говоря просто, конкретную тревогу, что проступала у миссис Гласс на лице, когда она вошла в ванную. Тем не менее она тут же перешла к обороне: — А что не так с заголовком? Очень необычный. Ты! Тебе же что ни возьми — все банальность и уродство! Я же ни разу от тебя не слышала…

— Что? Это кому ни возьми? Что именно мне уродство, а? — Из-за шторки донесся шум небольшого наката, словно там разыгралась довольно малолетняя морская свинья. — Послушай, мне все равно, что ты говоришь о моем племени, убеждениях или вере, Толстуха, но не говори, что я нечувствителен к прекрасному. Такова моя ахиллесова пята, и ты этого не забывай. Для меня всё прекрасно. Покажи мне розовый закат, и я, ей-богу, обомлею. Что угодно. «Питера Пэна». [189] «Питер Пэн, или Мальчик, не хотевший вырастать» (первая постановка — 1904) — пьеса шотландского писателя и драматурга Джеймса Мэтью Барри (1860–1937). Не успеет на «Питере Пэне» подняться занавес, а я уже растекаюсь лужицей слез. А у тебя еще хватает наглости утверждать, что я…

— Ох, заткнись, — рассеянно произнесла миссис Гласс. Могуче вздохнула. Затем с напряженным лицом глубоко затянулась и, выдувая дым ноздрями произнесла — вернее сказать, выпалила: — Ох, что же мне делать с этим ребенком, а? — Она вдохнула поглубже. — Уже абсолютно никакой соображалки не хватает. — Она прожгла шторку рентгеновским взором. — А от вас ни от кого абсолютно никакой помощи не дождешься! Ни фана! Твой отец даже говорить ни о чем таком не любит. Сам знаешь. Он тоже волнуется, само собой, — я же вижу, какое у него лицо, — но ничем заниматься просто не желает. — Рот миссис Гласс сжался. — Никогда ничем не занимался, сколько я его знаю. Думает, все странности или гадости просто уйдут сами, стоит лишь включить радио, чтоб там запел какой-нибудь шнук. [190] Болван, тупица (идиш).