Сергей Саканский - Когда приходит Андж

Но внезапно он принимает решение, пожалуй, единственное решение в своей жалкой жизни: шуба подождет, а на денежки эти кровные, я в круиз поеду, один.

И отправляется этот несчастный в какой-то фантастический, с точки зрения географии совершенно нелепый круиз — то ли по Средиземному морю, то ли вокруг Европы, но вот беда: в первый раз в жизни еду без жены, без детей этих, но от самого себя-то разве уедешь, и как всегда — не везет, влип я в историю, по уши влип…

В своем мешковатом костюме, с ширинкой ниже колен, ходит он по чудесным, словно нарисованным городам, фотографирует достопримечательности, его преследует местная проститутка, он хочет ее безумно: я хочу тебя, но боюсь, они следят за мной, и видишь ли, яйца оторвут, если узнают, ведь ты, южная, чужая, не понимаешь, ах, какая темпераментная, не знаешь — ведь в моей далекой стране всегда так: если турист что-то там чего… Сразу в подвал, пытать, и наконец — яйца оторвут…

Ах, я подлец, подонок, хоть я и войну прошел… Не потому, сказал я ей, проститутке, что комитета боюсь, а потому сказал я ей, грязной потаскухе, что я советский человек, что я моральный облик, у меня вообще никаких яиц нету…

И я иду по Стамбулу…

Наконец, попадается бедняга в лапы международной мафии, случайно произнеся пароль, и — перепутав несчастного с настоящим уголовником — ставят ему на руку гипс, весь полный золота и бриллиантов, и этот дурак, опять же, снедаемый желанием сдать все еврею-скупщику с улицы Карла Маркса, несется в КГБ, все рассказывает, и тут-то и завязывается интрига: наш герой попадает в щель между молотом и наковальней, между преступниками и преступниками в законе, между контрабандистами и теми, кто их ловит.

За гипсом идет охота, а органы используют его в качестве живца… Кегебисты соблазняют его большими деньгами, и он ходит по городу с огромной пачкой, где хватило бы не только на шубу… Он все щупает, покупает, его пожирает страх, он ежеминутно ждет убийства, он представляет, как они, ни о чем не думая, ничуть не церемонясь, оторвут мою руку, с мясом, с костями, на что им какой-то человечек, им гипс нужен, тем и другим, гипс — и больше ничего.

И вот я сплю на своей узкой кроватке, один, а он ползет, в его пальцах ножницы…

И тогда рука превращается в символ, в некий неотвратимый летающий жупел, она живет самостоятельной жизнью, отделяется от туловища живца и нападает на его убийцу. Сцена снята в багровых тонах, лицо убийцы искажается ужасом — наезд — рука подбирается к воротнику, душит — крупный план, деталь — живец хохочет, пляшет на одеяле в кальсонах, рука царапает мои щеки, разрывает рот, и вот уже глаз лопается, словно гнилая виноградина, я просыпаюсь — холодный пот, память, отчаяние…

Мы шли по степи и пришли.

Я лежу на раскладушке в палатке, со мной под брезентом еще семеро, брезентовые души — наверное, им всем снится наш коллективный поход в кино, эта рука… Я вытягиваю шею, как любопытный гусь, и смотрю в сухой угол. Койка Сухова пуста — Гюльчатай. Далеко в черной степи кричат удоды…»

Удивительная проза, не правда ли? Мой скромный, не очень-то любящий говорить о себе дядя, пожалуй, и сам не сознавал ни собственной ценности как стилиста, ни своего места в истории мировой литературы. Остается только пожалеть, что роман не был написан, хотя, в наше время, когда в мире с каждым годом становится все меньше людей, читающих книги, может быть, достаточно только изложить замысел…

Главная тема романа «Гюльчатай» — смерть, знаки смерти, расставленные на пути героя, их осмысление, как и вообще — безжалостная расшифровка любых знаков, выбрасываемых на поверхность бытия.

Один из них появляется на самых первых страницах, когда герой начинает встречать знакомых…

Начало этого странного, казалось бы, ни с чем — ни с временем года, ни с самими обстоятельствами существования — не связанного периода встреч — и есть самый яркий и материальный знак смерти. Можно, конечно, попытаться объяснить такие периоды чем-то другим, но, к сожалению, многолетний печальный опыт подсказывает только одну гипотезу…

Инстинктивно почувствовав смерть, герой бежит из Москвы, скитается по свету, совершая немыслимый, необъяснимый крюк, и позже, к концу романа, анализируя свой путь, вспоминая знаки, расставленные на этом пути — и в Москве еще, и по трассе на Каспий, и в самой экспедиции, в с своей любви к сестре, он вдруг понимает, что все его повороты, все неожиданные решения были подчинены одной неведомой, лежащей за пределами бытия силе, и именно эта таинственная сила руководила его поступками, пока не привела в единственно возможное место — к смерти.