Алексей Моторов - Преступление доктора Паровозова

Чудес не бывает, и я колю…

Он, весь кровью заляпанный, этот шприц, липкий, нужно бы его поменять, да, впрочем, без разницы, уже игла, разрывая кожу, входит в пятое межреберье…

Третий, последний.

Игла вошла, и я еще подумал, что в этот раз взял слишком медиально, да и само чувство от вкола было немножко иным, как будто кончик иглы упруго царапнул какую-то ниточку. Так бывает, когда цепляешь за струну пальцем, если хочешь, чтобы тебе ответила гитара.

Она ответила, ответила именно на вкол иглы, я понял это даже без монитора, просто вдруг возникло такое ощущение, будто у меня в кулаке крохотная аквариумная рыбка бьет хвостом.

Ее привели и поставили перед всеми, подальше от нас, как потребовал Хуторской. Между членами педсовета и этой девочкой был длинный стол. Возможно, именно поэтому никто, кроме меня, не заметил, что она стоит босиком в своей длинной, до пят, ночной рубашке.

Она стояла у знамени, перед сдвинутыми пустыми стульями, очень бледная, и почему-то часто моргала, наверно, крепко спала, когда ее разбудили, ну а может быть, ей было неловко, что столько людей на нее смотрит. «Допрос пионерки» — пронеслась мысль…

— Скажи мне! — начал Мэлс. — Не бойся, считай, что этих уже нет в лагере! — Он кивнул в нашу сторону. — Они били Квачкова ногами в живот?

Малявка еще чаще заморгала, посмотрела на нас, потом опять на Мэлса и прошептала:

— Нет, они его не били…

— Да как это не били! Что же ты такое говоришь? А еще пионерка! — Хуторской даже с места вскочил. — Я же был у вас в палате и сам все своими глазами видел!

Но Мэлс оборвал его взмахом руки.

— Скажи, только скажи правду! — повторил он. — Они били его ногами лежачего, били???

Девочка заморгала совсем часто, она еще сильнее побледнела и вдобавок стала глубоко дышать.

Что это с ней? Может, ей плохо? Хотя они же все здесь врачи, значит, ничего страшного.

— Нет, — опять прошептала она, — они его один раз стукнули… честное пионерское, это я их позвала… я… только один раз… Марков кулаком…

— Так точно не били ногами? — в третий раз приступил Мэлс. — Если они тебе угрожали, я на них найду управу!!! Я им.

Третий раз спрашивает, вдруг неожиданно кольнуло меня. Третий, последний.

Малявка стала совсем белая, как бумага, еще глубже задышала и начала озираться, будто кого-то искала, пока не остановила свой взгляд на Хуторском.

— НЕТ!!! — выкрикнула она ему в лицо. — ОНИ не били, не били его ногами, а тебя там не было, виталик, ты говоришь неправду!!!

Тут глаза ее закатились, она как-то странно качнулась и вдруг упала навзничь, лицом вперед, на спинки сдвинутых пустых стульев. Один стул покачнулся, но устоял.

— Быстро окна, кто-нибудь, пульс. живее!!! — заорал Мэлс, пытаясь выбраться из-за стола. — Воды, а, черт!!! — схватил он пустой графин. — Воды, быстро!!! Да что там с ней???

— Да что там с ней??? — крикнула стоявшая в дверях Валентина. — Комплекс?! Андрюш, это же комплекс!!! Допамин в капельницу, живо!!!

На мониторе шли отчетливые комплексы, то есть сердечные сокращения, еще не совсем эффективные, но они были, а рыбка в моем кулаке била хвостом все сильнее. Я потянул иглу на себя очень осторожно, очень. Мне никак нельзя сейчас эту рыбку раздавить.

Когда нас с Бобом Марковым вытолкали из пионерской комнаты, Боб отправился в палату, а я остался один коридоре. Спустя пару минут мимо меня пронеслась вожатая второго отряда Таня с докторшей из изолятора, и почти сразу запахло нашатырем.

Затем дверь пионерской комнаты распахнулась, показалась сначала Таня, потом докторша. Она вела, обнимая, эту девочку, которая сейчас не моргала, а лишь смущенно улыбалась. А еще через минуту вышли все, и стало очень шумно от голосов.

Все о чем-то громко спорили, а я пошел к выходу из корпуса. За моей спиной были слышны обрывки разговоров, и кто-то из вожатых произнес:

— А допрашивать детей во втором часу ночи, это как, нормально?

И сразу раздался звонкий девичий голос:

— Ну и подонок же ты, Виталик!

Тут все еще больше зашумели, но я уже спускался с крыльца. Дошел до стадиона, сел на лавочку и прикурил. Я услышал сзади звук чьих-то шагов, кто-то присел рядом и чиркнул спичкой. Мы сидели, курили и смотрели на футбольное поле перед собой, от которого поднимался туман. Потом Мэлс Хабибович поднялся, на секунду положил мне руку на плечо и пошел к себе в домик. А я все сидел и курил, пока не рассвело.

— Знаешь, Шурик, — неожиданно для самого себя говорю я Балагану утром на линейке, — а я решил врачом стать.