Алексей Моторов - Преступление доктора Паровозова

— Простатит — болезнь достойная! — У Игорька недобро забегали глазки, но он изо всех сил старался держать себя в руках. — Полсотни долларов запросто объявить можно.

— Полсотни в день? Нормально. Ах, за весь цикл??? Игорь Алексеевич, ты же не медсестра, ты врач, а это звучит гордо. Послушай моего совета, перестань размениваться по мелочам!

Он догнал меня у второго этажа:

— Знаешь, что мне хочется тебе сказать, Моторов? Я тебя давно и бессильно ненавижу!

Мы дружно засмеялись, хотя оба знали, что это не такая уж и шутка.

Наступило самое тихое время дежурства. В нашем корпусе по будням оно случается днем, около четырех. К этому моменту здесь остается только дежурная смена, у больных тихий час, а посетители придут чуть позже.

Мой напарник Витя Белов решил немного вздремнуть, благо все спокойно, а я снова отправился к Лёне. В реанимации нынче некомплект, наш реаниматолог, доктор Дружников, чья смена сегодня, в выходные копал картошку, да так себе засадил лопатой по голени — теперь чуть ли не до ноября будет скучать на больничном. А с учетом того, что, не считая Лени, реанимация уже неделю без пациентов, решили в случае чего из дома реаниматолога вызвать. Это тоже в Маринкином плане было учтено.

Сестры реанимационные озверели от безделья. Лёне два дня как перестали капать, остались только инъекции трижды в сутки, и все. Вот они или телевизор с больными вместе смотрят до одури, или чаи гоняют. И это Маринка не упустила из виду. Да и постовых омоновцев до сих пор еще нет и, наверно, уж и не будет. Эта особая тишина и спокойствие передались и мне, поэтому я мало того что перестал паниковать, а поймал особое чувство. Кураж. Все у меня сегодня получится. Иначе и быть не может. Я зашел в реанимацию. В своей комнатке за закрытой дверью негромко хихикали сестры. Ну и хорошо.

Леня лежал с закрытыми глазами, похоже, дремал. Но при моем появлении тут же пробудился. Чуткий сон, как у собаки. Да тут любой на стреме будет.

— Курить хочешь? — Я не стал открывать форточку, а, потянув за шпингалеты, распахнул окно целиком, обе створки. На улице сегодня жара, как летом. — Держи!

Леня вытащил сигарету из пачки, прикурил, жадно затянулся.

Я взял у него в изголовье пеленку, смочил ее перекисью из банки на столике и принялся оттирать хромированную дужку койки. Сначала одну, затем другую. Когда я начал драить тумбочку, причем внутри и снаружи, он удивленно на меня посмотрел.

— Тут не микробы, а звери! Их нужно всех изничтожить. Ты только до ночи не лапай здесь ничего, иначе снова вырастут.

Он кивнул. Интересно, понял ли, что я отпечатки пальцев стираю? Последний раз мне приходилось производить такую уборку в юные медбратские годы. А старшая сестра Томка Царькова постоянно говорила, что я не умею наводить красоту. Видела бы она меня сейчас. Минут через десять я закончил.

— Еще раз прошу, больше тут ничего не трогай! Понял? Ну а если понял, давай снова походим.

Ходить у него получается куда лучше, чем утром. Он уже не нуждается в моей поддержке. Вот и хорошо. Потому что ему нужно сегодня пройти около двухсот метров.

Леня постоял у открытого окна. После того как я отодвинул тумбочку, это стало возможным. Немного высунулся, посмотрел вокруг с интересом, но подоконник лапать не стал, послушный.

— Хоть Москву вашу посмотреть, — повернувшись, подмигнул он и вздохнул. — А то так и не разглядел ее толком.

— Ну, в этот-то раз понятно! Хотя от Белого дома хороший обзор, особенно если с него сверху смотреть. А раньше-то неужели не насмотрелся?

— А что раньше? — пожал плечами он. — Я же тут впервой!

— Как это? — подмигнув, начал я и вдруг почувствовал легкий неприятный холодок под диафрагмой. — А детдом где твой находился? Хочешь сказать, не в Москве?

— Детдом мой за две тыщи верст отсюда, доктор. Дай-ка лучше снова закурить!

— А на Олимпиаду? — Я уже все понял, но продолжал хвататься за последнюю спасительную соломинку. — На Олимпиаду ты в Москве разве не был?

Он сам взял у меня пачку из рук, которую я держал, но так ему и не протянул, жестом потребовал зажигалку. Прикурил и ответил:

— У меня тогда своя Олимпиада была, я в то время два месяца как в СИЗО отдыхал. А приговор мне объявили ровно в тот день, когда Олимпиада кончилась. Дело к вечеру, меня из суда увозить надо, а тут что-то с воронком. И пока вся эта канитель шла, мы с конвоем часа три телевизор глядели. Там еще медведя этого на шарах запустили.

У меня застучало в висках и моментально пересохло во рту. Не может быть! Он меня дурачит, по своей уголовной привычке. Не хочет говорить правду, все чего-то опасается!