Алексей Моторов - Преступление доктора Паровозова

Опять эта актриса. Караулит меня у двери в палату. Сегодняшние анализы еще лучше предыдущих, никаких признаков уремии, да и вообще всем бы такие. Но как настоящий гуманист, каким и должен быть доктор Швейцер, я вежливо прошу ее пройти в палату, где собираюсь сделать обход.

Всем видом показывает, как она оскорблена такой моей черствостью, но в палату все-таки заходит. Нет, пора выписывать.

У меня в палате сегодня шестеро. Два места пустуют. Не спеша поговорил с каждой, рассказал про их болезни, лечение, какие им предстоят процедуры. Задержался около бабушки у окна, которая поступила на прошлой неделе с гематурией, а сегодня мне ясно, что там опухоль почки, причем злокачественная и, похоже, уже неоперабельная.

— Ну как там Луис Альберто? Чем занимается?

Все сейчас помешались на этих сериалах, «Санта-Барбара» и «Богатые тоже плачут». Луис Альберто как раз из тех, которые плачут.

— Ой, доктор, в прошлой серии там такое выяснилось!

И давай рассказывать.

Кстати, когда у меня в институте была психиатрия, шел другой мексиканский сериал, «Рабыня Изаура». Так в клинике Корсакова около десятка больных считали себя Изаурой и Леонсио. Значит, теперь по всей стране наверняка сотни, если не тысячи Луисов Альберто и Марианн. Сумасшествие, оно тоже в ногу со временем идет.

Под историю о диких мексиканских страстях незаметно ввернул фразочку:

— Да, чуть не забыл, я вам одно лекарство хочу назначить, только в больнице его сейчас нет, попросите вашу дочь на неделе ко мне подойти, я ей название скажу.

— Обязательно, доктор, сегодня же позвоню!

Нужно дочь в курс дела ввести. Она мне вполне разумной показалась.

Рядом лежит пожилая, невероятно болтливая женщина, здесь на обследовании, блатная. Слова вылетают, как из скорострельного авиационного пулемета. Причем сообщения не отличаются разнообразием. Всю дорогу тараторит о своих детях, как они и сами хорошо живут, и ее не забывают.

— Ой, доктор, тут дети мои баночку икры черной достали, где-то на полкило. Знаете, такая икра, самая лучшая, белужья. Объеденье! Мне же можно ее, правда? А еще зять на выходные в Голландию слетал, привез фрукт такой, киви называется, говорят, полезный, вы его не пробовали? Зря, очень приятный и, главное, необычный! Дочка вчера приходила, колбасой угощала. Итальянская салями, невероятная вкуснятина, с финской просто не сравнить! А еще отличный сыр принесла — пармезан. Очень дорогой, очень. Он в Италии самый знаменитый. Мои дети там в сентябре отдыхали и снова собираются. А вы были в Италии, доктор? Напрасно! Обязательно поезжайте. Я вот что хотела спросить. Мне племянница хочет осетринки передать, им, знаете ли, осетринку из Астрахани целыми балыками привозят — пальчики оближешь! Мне ведь осетринку можно?

— Да можно, все вам можно, — тяжело вздыхаю и смотрю на эту балаболку, — вам ведь никакой строгой диеты придерживаться не нужно. Нельзя только с голодным доктором все время о еде говорить!

Смеется. Какой же вы остроумный, доктор, веселый.

Последняя на очереди актриса. Единственная, кто не лежит, а стоит около кровати. Вид одновременно негодующий и скорбный, смотрит куда-то в окно, демонстративно прощается с жизнью. Какая-нибудь известная мизансцена из древнегреческой трагедии. Жаль, я невежественный, не сразу могу узнать автора. Эсхил? Софокл?

— Я не доживу до завтра, вот увидите! Как может быть, что у человека нет мочи, а вас это абсолютно не трогает! Ведь любому ясно — у меня погибли почки! На всех у вас находится время, но только не для меня!

Тут все соседки начинают ее хором разоблачать, про то, что она каждые полчаса меняет тряпочки, прокладки, но она величавым жестом их затыкает:

— Прошу не лезть не в свое дело! Я не с вами говорю!

Предлагаю прилечь на койку. С огромной неохотой подчиняется. Долго пальпирую живот, который, на удивление, без старческой дряблости, прошу присесть, слушаю легкие, там все без хрипов, отхожу на пост за тонометром, давление сто двадцать на восемьдесят, пульс семьдесят два. Сообщаю этот потрясающий результат. Хотя ей нужно совсем другое. Чтобы я заламывал руки, рассказывал ей про ее невероятно тяжелую и, главное, редкую болезнь, вздыхал, внимал. И точно.

Встает разобиженная, приводит одежду в порядок.

— Мне кажется, вы не совсем понимаете тяжесть моего состояния!

Очень даже понимаю. Лучше всех. Что с таким состоянием нужно сидеть дома и там выклевывать мозг у своих родственников, а не у персонала больницы. Все, достаточно. Пойдет в пятницу на выписку. Если не раньше.