Владимир Ионов: …А родись счастливой

— Я же ведал студбаром и дискотекой в университете, где ты, кстати, почему-то никогда не бывала, — ответил польщённый Игорь. — Там у нас была неплохая фонотека, а после закрытия кое-что можно было посмотреть и по телеку.

— Ясно. Крутили девчонкам мозги. А ты же, вроде, в сельхозе учился, причём тут студбар университета?

— Одно другому не мешало, как ныне моё тракторное образование не мешает воспитывать в молодёжи чувство глубокого патриотизма… На хай лайф этого не достаёт, но об этом потом. Прошу!

Люба села за столик. Полы халата скользнули с колен, глубоко открывая ноги. Игорь оценил это, но коньяк и какой-то еще сочинённый им напиток разлил в фужеры со спокойным достоинством бармена.

— Льда батя не держал в доме? Зря.

— Он держал в доме пламень, — сказала она и, будто только теперь заметив наготу ног, запахнула халат.

— Тем более нужен был лёд. В холодильнике, конечно. За что будем пить?

— А за что уже пили сегодня. За светлую память Анатолия Сафроновича Сокольникова, моего мужа и твоего отца. — Она отрубала сыну все варианты, чтобы посмотреть, на что он способен в такой ситуации.

Игорь сыграл в примитив: дёрнул бровями, дескать, за светлую, так за светлую, и непритязательно, как горькую, одним глотком принял коньяк. Разула она его этим тостом. А без штиблет сползла и барменская импозантность. Потянуло на простоту.

— Ты была счастлива с ним? — спросил он. — Только откровенно.

— Мне будет очень не хватать его, — сказала она, опуская руку с непригубленным фужером в колени.

— Мне — тоже. — Игорь налил себе, быстро выпил. — И не только будет, но и было уже, особенно в последнее время, когда он, как он говорил, «поспустил нас с шеи».

— Ну, а если совсем откровенно… — Люба закинула голову и какое-то время смотрела на продолговатые пятна света на потолке. Над нею они были чёткие, и можно было уловить рисунок накинутой на бра салфетки, а дальше — вытягивались, теряли резкость и силу и сходились в сумрак, пропадали в нём. — Если действительно откровенно, то всё было здорово только в самое первое время, когда мы воровали любовь — мотались по командировкам, встречались в гостиницах, на чьих-то дачах… Было так, будто мы с ним сверстники. Нет, лучше конечно. Сверстник — это… Я не знаю, как сказать. Не то, в общем. Но мне, дурочке, зачем-то потребовалась определённость. Зачем? С определённостью всё быстро расплылось. — Она ещё раз проводила пятна света от яркого рисунка до сумрака в дальнем углу потолка. — Неприятности с разводом, неприятности на работе, перевод Анатолия в эту глухомань… А здесь его и не очень-то ждали… Всё это непросто. А я ещё была увлечена собой. Он открыл мне меня и другую жизнь. Что я видела до него? Маман всегда была занята устройством своей жизни. Парикмахерская? Эти черноусые клиенты с базара да ресторан? И «кто девушку ужинает, тот её и танцует»?.. А тут другие люди, отношения. И я понеслась. Надо было остыть немного, обабиться, пожалеть его, что-то взять на себя, пожить только для него… Не получалось. Его приятели и начальники — что здесь, что тогда в Москве, — на разрыв зовут прокатиться куда-нибудь в командировку, в пансионат. Голова у меня кругом. А он это трудно переживал. Ну, а когда всё определилось, и я приехала сюда, чёлн наш стал уже не тот. Будто водички черпнул бортом. Тяжела я ему стала. Разница в двадцать семь лет, это всё-таки — разница. Мы оба почувствовали её и, по-моему, оба стали понимать, что ничто не вечно.

Два бокала коньяка пали Игорю «на старые дрожжи», он стал быстро хмелеть, сам почувствовал это и пытался сопротивляться, но кроме угловатой суетности в словах и движениях его усилия ничего не давали.

— Значит этот несчастный случай, — он мотнул головой в её сторону, — может, не случай?

— Кто же это знает?

— Запросто выясним! Вот скажи мне, завещание он давно писал?

— Завещание? Я не знаю. Он писал его?

— И я не знаю. Я думаю, если оно написано, случай не случай. А если не написано, то — случай. Там хотя есть одно обстоятельство насчёт воды в лёгких, но мы давай не будем об этом. Хотя я бы на его месте написал бумагу ради справедливости. Тебе, мне, ещё кому положено… Ладно. Давай ещё по коньяку.

— А не хватит? — она остановила его руку. — Ты уже на взводе.

— Ерунда! Я хочу выпить за твою звезду. Налей мне сама… Нет, полную. За звезду надо до дна.

— У меня есть звезда? — тускло улыбнулась Люба.

— Обязательно! Ты так не зарывайся в халат… Ты так, будем говорить, выразительна, что без звезды там не обошлось. Не могло обойтись. Я хочу украсть тебя в чужом доме. Хоть это теперь твой дом. Бог с ним. Хочу украсть тебя в твоём доме. Так да?