Владимир Ионов - …А родись счастливой

— Не это! — Игорь бросил шапку на шкаф, на открытую его дверцу повесил дублёнку, поморщился на занавешенное чёрным крепом зеркало, прижал ладонями волосы на висках и примиряющее улыбнулся. — Слушай, ма-моч-ка, я понимаю, что прихожусь тебе всего лишь пасынком, но, может, сменишь гнев на милость? Был батя, нет бати, батю жалко! Мне, наверно, не меньше других. Но жизнь-то… — он подвигал пальцами, показывая, как торопливо бежит жизнь. — Ты отлично держалась на поминках, растрогала и очаровала всех районных тузов, да и областные валеты не прочь были утешить тебя на груди.

Не дожидаясь приглашения, Игорь прошёл в гостиную. Крутя головой, ухватил детали обстановки, так же быстро и зорко оглядел кабинет отца, столовую и кухню.

Люба стояла на пороге гостиной, прижавшись к косяку и ощущая щекой нежную прохладу хорошо отшлифованного дуба. «Не Анатолий, совсем не Анатолий», — оценила она пасынка, который продолжал разглядывать вещи, то делая шаг к чему-то, то замирая, как сорока, выглядевшая что-то блестящее: и схватить охота, и боязно — вдруг попадёшься.

— Ну, что? Вы неплохо тут жили, — заключил он, глубоко усаживаясь в диван и по ходу ощупывая велюр обивки. — Отец всегда держал отличный вермут. Он не изменил себе здесь?

— Изменил. Перешёл на коньяк.

— Достойная замена. Может, соберёшь что-нибудь на стол?

— Если что-то хочешь, возьми сам, — она кивнула в сторону бара. — Я должна переодеться. — Люба устало поднялась к себе в спальню. «Неужели вздумает остаться «пасынок»? Уже вздумал, если не уехал с мамашей. Чего он хочет, пасюк?» Покачала головой, распустила волосы из узла на плечи, с удовольствием ощутив их шелест. Села к зеркалу, посмотрела на себя опять как бы со стороны. А ей действительно идёт черный цвет, почему же она никогда не делала себе ничего чёрного? Бледнит лицо? Нет, это только сейчас от усталости и всего остального и, наверно, поправимо.

Она взяла в ладони два жгута волос и сильно, кругами потёрла ими щёки. Появился румянец. Вот, и с ним хорошо в чёрном. А волосы — вообще прелесть на этом цвете. Волосы… Её волосы всегда прелесть. Она давно, ещё с девчонок знала, что очень и очень не дурна, но самой у себя ей больше всего нравились ноги, волосы и глаза. Губы хотелось бы иметь чуть полнее. Нос? Нормальный. Остальным тоже бог не обидел. Но ноги и волосы — это подарок судьбы.

Люба запустила руки к затылку, подняла и медленно пролила сквозь пальцы струистую волну волос. «Жизнь продолжается?» — спросила она себя и улыбнулась отражению в зеркале.

Сквозь незашторенное окно увидела, как во двор настырно вкатилась «Волга». Ещё гости? Нет, машина спятила на дорожку к гаражу и застыла там, напряжённо посверкивая подфарниками. Степан. Он всегда так ставит машину, когда подъезжает за Анатолием. Только подфарники у него обычно словно дремлют, а сейчас того гляди перекалятся. «Что он хочет? Ждёт Игоря, или когда позову?» И опять улыбнулась, вспомнив, какую встряску нечаянно устроила давеча парню в дверях банкетного кабинета. Услышала в себе слабый отголосок волнения, спросила: «Эх, Люба, а что если он войдёт как-нибудь к тебе да поднимет на руки?»

Степан не очень нравился ей внешне — больно рыж и огромен, но мощь, какую она чувствовала в нём, иногда действовала на неё одурманивающее и тогда до полного дурмана не хватало лишь, чтобы и он уловил этот момент и, остановив машину, унёс её в высокие травы.

Значит, жизнь продолжается?

Игорь неплохо распорядился баром. Когда Люба в халате с очень открытой грудью сошла вниз, в гостиной перед диваном её ждал прекрасно сервированный журнальный столик. На его малом пространстве Сокольников-младший уместил всё, что счёл необходимым и нашёл в быстро освоенном доме. Не забыл даже украсить крохотным хрустальным бочонком, куда воткнул сухую коряжистую ветку и пару листьев от фиалки. Ветку он отломил от пучка торчавших в большой напольной вазе, а листья — обкорнав цветок на подоконнике. Но сделал красиво. Изменил и свет в гостиной, оставив включённым только бра, и на то накинул цветную салфетку с серванта. Получился вполне интимный уголок. «Пасынок» явно рассчитывал неплохо провести здесь вечер.

— А в тебе пропадает бармен. — Люба подошла к столику той особой женской иноходью, когда главной движущей силой тела кажутся бёдра. Здесь она редко так ходила, это была её походка для ресторана, для сборища, где надо было показать себя. Сейчас ей тоже этого захотелось, чтобы получше понять, а неровен час, и завлечь, если он того стоит, «пасынка». Для этого — распущенные волосы, халат всего лишь запашной и поданные на зрителя бёдра. — Мы как-то были с Анатолием Сафроновичем на одном межсобойчике в Юрмале, там вот так же делали столик на двоих у дивана: полусвет, только больше красного, музыка, и в самом тёмном углу — такой молоденький толстячок в подтяжках и с соломенными усами. Точь-в-точь ты.