Владимир Ионов - …А родись счастливой

— Валидол возьмешь внизу в киоске. А я чего? Вот с Любой надо как-то определяться. Она хотела бы остаться в Москве, но ты же знаешь… У кого есть лимиты на прописку?

— Лимиты могут быть у любого ведомства, вопрос, кого оно приглашает. Вы кто по специальности?

— Я — коллега снохи королевы Великобритании, — слабо улыбнулась Люба.

— Интересно. Но я не силён в их родословной.

— Парикмахер я, — уточнила Люба.

— Точнее, но не лучше. — Юрий Александрович вытянул губы, пробуркал какую-то мелодию, ещё раз внимательно оглядел Любу круглыми, холодными глазами. Молода и чертовски красива, — определил для себя. — А теперь и при деньгах, хотя валяет тут дурочку. Похоже, что валяет».

— Да, — оборвал он мелодию. — Точнее, но не лучше… Чтобы с вашей специальностью получить прописку в Москве, надо устроиться в о-очень хорошую парикмахерскую, а там сейчас навряд ли принимают.

— И ничего невозможно сделать? — спросил Панков.

— «Делать» ты был мастак, потому теперь и заведуешь здесь, а не командуешь там…

— Я тоже говорил Любе, что единственный шанс — это брак.

— Да, если прописка нужна больше, чем что-либо, это шанс верный.

— За тем мы тебя и пригласили. — Вячеслав Кириллович взял приятеля за руку и потянулся к Любиной руке, видимо, чтобы соединить их.

Жар, который ощутила она, когда Юрий Александрович заговорил о Сокольникове, ещё раз и резче хлестнул её по лицу, зажёг уши, и она зажала их ладонями. Ужасно холодными, прямо ледяными пальцами Панков взял её за запястье, потянул к себе, но она не ослабила руку.

Напряг свою и Юрий Александрович.

— Я это понял, — сказал он ему и ей. — Но сын у меня уже женат, а больше, — он грустно усмехнулся, — в доме нет никого в подходящем возрасте. Спасибо за завтрак, я должен бежать.

— За завтрак тебе, Юр, спасибо, — улыбнулся щеками Панков.

— Сколько?

— Оставь сотню.

— Даю тебе взаймы. — Положив на край сервировочного столика деньги, Юрий Александрович прошёл в прихожую, не торопясь, оглядел шинель и вытащил из рукава белый шарф не первой свежести.

— Я провожу вас, — стремительно поднялась Люба с кресла.

— А мне подождать тебя здесь? — Вячеслав Кириллович попробовал удержать её за запястье, но Люба настойчиво вывернула руку из его холодных пальцев.

— Я, наверно, на долго, — сказала она.

В начале широкого, как проспект, коридора Люба увидела изломанную хворостину фигуры своего утреннего знакомого. Облокотившись о высокую стойку столика дежурной, тонкоухий дрыгал длинной ногой, что-то, видимо, заливая девице в красной форменке. Потом он вдруг замер, из-под руки посмотрел в коридор и развернулся навстречу Любе. Приоткрыв в деланном удивлении пухлые губы, с наглым блеском в глазах оглядел её и Юрия Александровича, импозантного в отлично пригнанной шинели и генеральской папахе.

«А я красная, как малина, иду. Сейчас вообразит чёрте что», — подумала Люба.

— Ваш знакомый? — спросил её Усков в лифте.

— Утром приставал в зале оформления.

— Сейчас, наверно, черте что говорит про нас.

— Муж говорил, что люди воображают о других, только такие пакости, на которые способны сами. А кто на них не способен, тот не думает так и о других.

— Да? По этой теории выходит, что мы с вами способны на пакости, если думаем так о человеке?

— Выходит… Что вы знаете о моём муже?

— О Сокольникове? Минуту, я куплю валидол, а то от меня, наверно, несёт… — Юрий Александрович негалантно оставил её в проходе огромного гостиничного вестибюля, и Люба, спрятав лицо в поднятый воротник, медленно пошла к выходу.

«Почему же все считают, что у Анатолия были кучи денег? Откуда это знают все, кроме меня? — думала она. — А если все они правы, то где эти кучи? Хотя бы одна… А то завтра придётся где-то занимать. Или как-то зарабатывать… Как?»

Уже пахнущий валидолом Усков взял её под руку и повёл к выходу, замечая, как они обращают на себя внимание встречных и просто толпящихся в вестибюле людей.

— Да, — впервые улыбнулся он. — С вами быстро станешь популярным. Шёл сюда, меня в упор никто не видел — в Москве генералов, как собак в Казани, а сейчас, гляньте, швейцар честь отдаст.

— А это плохо — быть популярным? — чуть коснулась она его плеча своим.

— Смотря в чём. Я вот популярен среди жуликов, но они почему-то не тянутся ко мне, а шарахаются куда подальше. В колхозы забираются, в дальние сёла…

Швейцар, пожилой, седогривый мужчина комплекции Степана Дурандина, заметив их, действительно поддернулся весь и лихо вскинул перед Усковым руку к фуражке, не приминув, однако, съегозить глазами на Любу.